И они отправились вместе и поехали в Эмериэ {Emerië}, где на зеленых травяных холмах паслись самые большие в Ну'мено'ре стада, и смотрели на белые домики пастухов и слушали блеянье отар.
Там Эрендис заговорила с Алдарионом и сказала ему: - Вот здесь смогу я жить счастливо и спокойно. - Ты сможешь жить там, где пожелаешь, женой Королевского Наследника. - отвечал Алдарион. - И Королевой - во многих прекрасных дворцах, каких пожелаешь.
- Пока ты станешь Королем, я уже состарюсь. - сказала Эрендис. А где тем временем будет жить Королевский Наследник?
- Со своей супругой, - ответил Алдарион, - когда отпустят его дела, если только она не сможет разделить их с ним.
- Я не стану делить своего мужа с Владычицей Уйнэн. - сказала Эрендис.
- Это слова. - сказал Алдарион. - Так же и я могу сказать, что не стану делить свою жену с Владыкой Лесов Оромэ {Oromë} из-за того, что она любит деревья, растущие на воле.
- Воистину, не станешь, - сказала Эрендис, - ведь ты любое дерево готов свалить в дар Уйнэн, будь твоя воля.
- Назови любое дерево, которое тебе по сердцу, и оно будет стоять до самой смерти своей. - предложил Алдарион.
- Я люблю все, что растет на этом Острове. - ответила Эрендис. И они долго ехали молча; а после этого дня расстались, и Эрендис вернулась в дом своего отца. Ему она ничего не сказала, но матери своей Ну'нет {Núneth} пересказала весь разговор с Алдарионом.
- Все или ничего, Эрендис? - сказала Ну'нет. - Так ты вела себя, как ребенок. Ты же любишь его, а он - великий человек, не говоря уже о его чине; любовь к нему нелегко будет тебе выкинуть из сердца. Женщина должна делить любовь своего мужа с его делом и с пламенем его души, иначе она делает его недостойным любви. Но я не думаю, что ты поймешь этот совет. Я же грущу потому, что настала уже пора тебе выходить замуж; и, родив прекрасное дитя, я надеялась на прекрасных внуков; а если будет их качать колыбель не в Королевском дворце, это меня не опечалит.
Совет этот и в самом деле не запал в душу Эрендис; но она поняла, что сердце ее ей не принадлежит, и дни ее пусты: более пусты, чем в те годы, когда Алдарион бывал в походах. Ибо он жил в Ну'мено'ре, но дни шли, а он больше не появлялся на западе.
Тогда Королева Алмариань, которой Ну'нет рассказала о том, что происходит, опасаясь, что Алдарион вновь станет искать себе утешения в дальнем путешествии - ибо он долго уже жил на берегу - послала Эрендис письмо, прося ее вернуться в Арменелос; и Эрендис, побуждаемая Ну'нет и велением своего сердца, послушалась. Там они помирились с Алдарионом; и весной того года, когда подошло время ЭРУКЬЕРМЕ {ERUKYERMË}, они в свите Короля поднялись на вершину Менельтармы, Священной Горы ну'мено'рцев. Когда все уже спустились оттуда, Алдарион и Эрендис остались на вершине; и они смотрели вокруг, на Остров Вестернессэ {Westernesse} [Правильная транскрипция выглядит скорее как Вестернесс, и название это следовало бы перевести с английского (прим. составителя)], покрытый весенней зеленью, и видели сияние на Западе, где вдалеке стоял Авалло'нэ {Avallónë}, и тени на Востоке, над Великим Морем; а над ними распростерся голубой Менель. Они молчали, ибо лишь Королю разрешалось говорить на вершине Менельтармы; но когда они спускались, Эрендис приостановилась, глядя в сторону Эмериэ и дальше к лесам ее родины.
- Неужели тебе не люб Йо^за^йян {Yôzâyan}? - спросила она. Истинно, люб, - ответил Алдарион, - хоть ты, наверно, не поверишь этому. Но я думаю еще и о том, каким он может стать в грядущие времена, и о надежде и славе его народа; и думаю я, что не должен такой дар лежать в забросе и без дела.
Эрендис возразила ему, сказав: - Дары, что приходят от Валаров, а через них - от Одного, надо любить просто так, и во все времена. Они даны не для торга, не для обмена на лучшее или большее. Аданы остаются смертными людьми, Алдарион, как бы велики они ни были: и не жить нам в грядущие времена, не то как бы не потерять нынешнее, променяв его на собственную пустую выдумку. - И, сняв алмаз со своего плаща, Эрендис спросила Алдариона. - Разве ты позволишь мне обменять этот камень на что-то другое, что мне нравится?
- Нет! - ответил он. - Но ты ведь не запираешь его в сундуке. Хотя мне кажется, что слишком высоко ты носишь его: он тускнеет рядом с блеском твоих глаз.
И он поцеловал ее глаза, и тут все страхи оставили ее, и она приняла его; и так помолвились они на крутой тропе по склону Менельтармы.
Они вернулись в Арменелос, и Алдарион представил Эрендис Тар-Менельдуру невестой Королевского Наследника; и Король возрадовался, и большое веселье было в столице и по всему Острову. На помолвку Менельдур подарил Эрендис обширные земли в Эмериэ и выстроил на них для нее белый дворец. Алдарион же сказал ей:
- Много у меня еще в сундуках драгоценностей, подарков от королей дальних стран, куда корабли ну'мено'рцев принесли помощь. Есть у меня камни, зеленые, словно солнечный свет в листьях деревьев, любимых тобой.
- Нет! - сказала Эрендис. - Есть у меня уже подарок от тебя на помолвку, хоть и получила я его задолго раньше. Других камней у меня нет, и не нужно; и стану я носить его еще выше.
И он увидел, что она заказала мастерам оправить белый камень, похожий на звезду, в серебро; и по ее воле он увенчал ее этой диадемой. Она носила ее много лет, пока не пришли скорби и печали; и по ней называли ее повсюду Тар-Элестирнэ {Tar-Elestirnë}, Владычица со Звездой на Челе. Так во дворце Короля в Арменелосе и по всему Острову настало время покоя и радости, и в древних книгах записано, что невиданный урожай выдался в то золотое лето года восемьсот пятьдесят восьмого Второй Эпохи.
Только моряки Гильдии Морских Купцов из всего народа не были довольны. Уже пятнадцать лет Алдарион жил в Ну'мено'ре и не снаряжал дальних походов; и хотя он выучил многих достойных капитанов, без богатства и власти сына Короля плавания их были не такими долгими и дальними, и редко заплывали они дальше страны Гил-Галада. К тому же, на верфях подошел к концу запас дерева, ибо Алдарион забросил леса; и Морские Купцы стали просить его вернуться к делам. Алдарион уступил их мольбам; и сперва Эрендис сопровождала его в лесах, но ее опечалило зрелище деревьев, сперва срубаемых, затем пускаемых в обрез и распил. Вскоре Алдарион стал ездить один, и они бывали вместе реже.
Настал год, в который все ждали свадьбы Королевского Наследника; ибо не в обычае было, чтобы помолвка затягивалась более, чем на три года. Однажды весенним утром Алдарион выехал из гавани Анду'ниэ по дороге к дому Берегара; ибо он был зван туда, и Эрендис должна была приехать туда раньше него через остров из Арменелоса. Выехав на гребень горы, прикрывавшей гавань с севера, Алдарион обернулся и поглядел на море. Дул западный ветер, частый в эту пору года, который любили все плавающие в Средиземье, и увенчанные гребнями пены волны накатывались на берег. И тут тоска по морю вдруг охватила Алдариона, словно могучей рукой сжав его горло, и сердце его застучало, и перехватило дух. Он овладел собой и наконец повернулся спиной к морю и продолжил путь; и он выбрал ту дорогу через лес, где встретил некогда Эрендис на коне, похожую на эльфиянку - пятнадцать уже лет назад. Он почти искал ее там взглядом; но ее не было там, и желание увидеть ее подгоняло его; он приехал в дом Берегара еще засветло.
Эрендис встретила его с радостью, и он был весел; но ничего не сказал об их свадьбе, хотя все думали, что и за этим также он ездил в Западные Земли. Дни шли, и Эрендис стала замечать, что Алдарион все чаще умолкает вдруг во всеобщем веселье; и глядя на него, она то и дело ловила на себе его взгляд. И сердце ее сжималось: ибо голубые глаза Алдариона стали казаться ей холодными и серыми, и видела она в них тоску и жажду. Этот взгляд был слишком хорошо ей знаком, и она боялась того, что он означал; но она ничего не сказала ему. Ну'нет, все замечавшая, была рада этому; ведь "слова бередят старые раны", говорила она. Вскоре Алдарион и Эрендис уехали обратно в Арменелос, и чем дальше они отдалялись от моря, тем веселее снова становился Алдарион. Но о своих тяготах он ничего не сказал Эрендис: ибо в нем шла настоящая битва, и битва непримиримая.
Так шел год, и Алдарион не говорил ни о море, ни о свадьбе; но стал часто бывать в Ро'менне и среди Морских Купцов. Наконец, когда близилось уже начало следующего года, Король призвал его в свои покои; и они рады были встретиться, и любовь их друг к другу ничем не была омрачена.
- Сын мой, - спросил Тар-Менельдур, - когда ты приведешь ко мне мою долгожданную дочь? Прошло уже больше трех лет, достаточный срок. Я дивлюсь, как ты можешь выносить такую длительную отсрочку?
Алдарион молчал, и сказал наконец: - Снова находит на меня моя страсть, Атаринья. Восемнадцать лет - долгий пост. Мне трудно лежать в постели и держаться в седле, и камни твердой земли ранят мне ноги.
Менельдур опечалился и пожалел сына; но тяготы его он не мог понять, ибо сам никогда не любил корабли; и он сказал:
- Увы! Но ты помолвлен. А по законам Ну'мено'ра и по порядкам Эльдара и Эдайна мужчина не может иметь двух жен. Ты не можешь обручиться с Морем, ибо ты помолвлен с Эрендис.
Тут сердце Алдариона ожесточилось, потому что эти слова напомнили ему их разговор с Эрендис, когда они ехали по Эмериэ; и он подумал - и напрасно - что Эрендис советовалась с его отцом. Он же, когда считал, что кто-то хочет заставить его поступать по-своему, всегда поступал наперекор.
- Кузнец может ковать, конник может ездить, рудокоп может копать, будучи помолвлен. - сказал он. - Так почему же моряк не может плавать?
- Если бы кузнец по пять лет стоял у наковальни, мало было бы жен у кузнецов. - ответил Король. - И редки у моряков жены, которые выносят все, что приносит судьба, из-за их работы и их нужды. Королевский же Наследник - не моряк ни по роду занятий, ни по нужде.
- Не одна работа правит человеком. - сказал Алдарион. - И есть еще много лет, чтобы повременить.
- О, нет! - возразил Менельдур. - Ты принимаешь свой дар, как должное: надежда же Эрендис короче твоей, и годы ее летят быстрее. Она не из ветви Элроса; и она уже много лет любит тебя.
- Когда я просил ее, она молчала чуть ли не двенадцать лет. сказал Алдарион. - Я же не прошу и трети этого срока.
- Тогда она не была помолвлена. - ответил Менельдур. - Но теперь ни один из вас не волен. Если она молчала, то, я уверен, лишь из страха того, что, похоже, случилось теперь, раз ты не владеешь собой. Ты притушил этот страх, должно быть; но, хоть ты можешь и не говорить прямо, я вижу, что ты подпал под чары.
И Алдарион сказал сердито: - Лучше уж было мне поговорить со своей невестой самому, а не через посредника!
И он ушел от отца. Вскоре он сказал Эрендис о своем желании снова отправиться в плавание по большой воде, сказав, что из-за него он лишился покоя и сна. Она же, побледнев, молчала, и сказала наконец:
- Я думала, ты пришел поговорить о нашей свадьбе... - Так и будет! - заверил Алдарион. - Так и случится, как только я вернусь, если ты дождешься.
Но, увидев ее горе, он передумал: - Это будет сейчас, - сказал он, - до исхода этого года. А потом я сооружу корабль, какого еще не строили Морские Купцы, дворец для Королевы на воде. И ты поплывешь со мной, Эрендис, по милости Валаров, Яванны и Оромэ, которых ты любишь; мы поплывем к странам, в которых я покажу тебе леса, каких ты не видела; там и сейчас поют эльдары; леса, которые больше ну'мено'рских, свободные и нетронутые от начала дней, где еще слышится рог Владыки Оромэ.
Но Эрендис плакала: - Нет, Алдарион. - ответила она. - Я рада, что в мире есть еще такое, о чем ты говоришь; но я не увижу этого никогда. Ибо я не хочу этого: лесам Ну'мено'ра отдано мое сердце. И, увы! если из любви к тебе взойду я на этот корабль, то не сойду с него. Вынести это выше сил моих; едва скроется берег, я умру. Море ненавидит меня; и теперь отмстилось мне за то, что я забрала тебя у него и бегала от тебя. Иди, господин мой! Но сжалься, и не трать столько лет, сколько я уже потеряла!
Алдарион был повержен; ибо он говорил со своим отцом в пустой ярости, она же говорила в великой любви. Он не отплыл в тот год; но мало было у него радости и покоя. "Едва скроется берег, она умрет" сказал он себе. "Но скоро я умру, если не скроется он. Так если уж суждено нам прожить сколько-то лет вместе, то должен я плыть один, и скорее."
Он начал наконец готовиться отплыть по весне; и Морские Купцы были рады, как никто на всем Острове из тех, кто знал о том, что происходит. Было снаряжено три корабля, и в месяц ви'рессэ {Víressë} они отчалили. Эрендис сама повесила зеленый венок ОЙОЛАЙРЭ на бушприт "Паларрана" и скрыла слезы, пока корабли не вышли из могучих новых волноломов гавани.
Шесть с лишним лет прошло, прежде чем Алдарион вернулся в Ну'менор. Даже Королева Алмариань была холодна к нему по возвращении, и Купцы попали в опалу; ибо люди сочли, что Алдарион слишком жесток к Эрендис. Он же и вправду задержался дольше, чем собирался; ибо гавань Виньялондэ он нашел полностью разрушенной, и море свело на нет все его труды по восстановлению ее. Люди по побережью стали бояться ну'мено'рцев, или же начали открыто враждовать с ними; и Алдарион услышал слухи о каком-то правителе в Средиземье, который ненавидит людей на кораблях. Затем, когда уже он повернул домой, с юга налетел бешеный ветер, и его занесло далеко на север. На некоторое время он задержался в Митлонде, а когда снова вывел корабли в море, их снова унесло в опасные северные воды, полные льдов, где они жестоко страдали от холода. Наконец, море и ветра успокоились, но когда Алдарион выглядывал с бушприта "Паларрана" и увидел на горизонте Менельтарму, взгляд его упал на зеленый венок - и он увидел, что тот завял. Алдарион испугался, ибо такого никогда не случалось с венками ОЙОЛАЙРЭ, пока брызги воды омывали их.
- Он замерз, капитан. - сказал моряк, стоявший рядом. - Было слишком холодно. Как же я рад снова видеть наш Столп!
Когда Алдарион пришел к Эрендис, она долго смотрела на него, но не выходила ему навстречу; и он стоял некоторое время, не зная, что сказать, чем вовсе не отличался он обычно.
- Сядь, господин мой, - сказала Эрендис, - и сперва расскажи мне о всех своих деяниях. Многое, должно быть, видел ты и совершил за эти долгие годы!
И Алдарион, запинаясь, начал, а она сидела молча и слушала, пока он не рассказал ей всю повесть о своих тяготах и задержках; и когда он закончил, она сказала:
- Благодарение Валарам, чьей милостью ты наконец вернулся. И благодарение им также за то, что я не отправилась с тобой; ибо я увяла бы быстрее любого венка.
- Твой зеленый венок попал на холод против воли. - ответил он. Но прогони меня теперь, если хочешь, и люди, я думаю, не станут винить тебя. Разве смею я надеяться, что твоя любовь окажется долговечнее дивного ОЙОЛАЙРЭ?
- Так воистину оказалось. - ответила Эрендис. - Еще не застудилась она до смерти, Алдарион. Увы! Как я могу прогнать тебя, когда вижу тебя вновь, прекрасного, как солнце после зимы!
- Так пусть же придут теперь весна и лето! - сказал Алдарион. - И пусть не вернется зима. - добавила Эрендис.
И к радости Менельдура и Алмариани свадьба Королевского Наследника была назначена на следующую весну; и так и случилось. В год восемьсот семидесятый Второй Эпохи Алдарион и Эрендис обручились в Арменелосе, и в каждом доме звучала музыка, и на улицах пели мужчины и женщины. После того Королевский Наследник и его новобрачная путешествовали по всему Острову, пока посреди лета не приехали они в Анду'ниэ, где Валандил, его правитель, приготовил им заключительный пир; и весь народ Западных Земель собрался туда из любви к Эрендис и гордости, что Королева Ну'мено'ра происходит из них.
Утром после пира Алдарион смотрел из окна спальни, выходившего на запад, на море.
- Смотри, Эрендис! - воскликнул он вдруг. - Корабль идет в гавань; и это не ну'мено'рский корабль, а такой, на какой ни мне, ни тебе не взойти, даже если захотим.
И Эрендис выглянула и увидела стройный белый корабль, окруженный белыми птицами в лучах солнца; и парус его сверкал серебром, когда, разрезая пену, он вошел в гавань. Так эльдары почтили свадьбу Эрендис из любви к народу Западных Земель, с которым более всего были они дружны. Корабль их был нагружен цветами для украшения празднества, и все, севшие за столы ввечеру, были увенчаны ЭЛАНОРОМ и сладостным ЛИССУИНОМ, чей аромат веселит сердце. Привезли они с собой также и менестрелей, певцов, что помнили песни эльфов и людей давних дней Нарготронда и Гондолина; и много эльфов, дивных и величавых, сидело меж людей за столами. Но люди Анду'ниэ говорили, что ни один из них не был прекраснее Эрендис; они же сказали, что глаза ее ясны, как глаза Морвен Эледвен {Morwen Eledhwen} былых времен или даже глаза жительниц Авалло'нэ.
Привезли эльдары также и множество даров. Алдариону они подарили саженец дерева, кора которого была белоснежной, а ствол - прямым, крепким и прочным, словно стальной; листвы же на нем еще не было.
- Благодарю вас. - сказал Алдарион эльфам. - Древесина такого дерева, должно быть, воистину драгоценна.
- Может быть; мы не знаем. - ответили они. - Ни одно из них еще не было срублено. Летом оно носит прохладную листву, а зимой - цветы. Мы ценим его за это.
Эрендис же они подарили двух птичек с золотыми клювами и лапками. Они пели друг другу на много ладов, не повторяясь ни в одной песне и трели; если же их разделяли, они тут же слетались друг к другу, и не пели поодиночке.
- Как же мне держать их? - спросила Эрендис. - Пусть летают и будут свободны. - ответил эльдар. - Мы говорили им о тебе; и они будут с тобой, где ты ни поселишься. Они живут вместе всю жизнь, а живут они долго. Быть может, в садах твоих детей будет петь множество таких птиц.
В ту ночь Эрендис проснулась, и сладостный аромат донесся до нее из окна; ночь была светла, ибо полная луна стояла на западе. Встав с постели, Эрендис выглянула в окно и увидела, как вся земля спит, одетая серебром; на подоконнике же сидели бок о бок две птички.
Когда празднества окончились, Алдарион и Эрендис отправились погостить в ее дом; и птички снова поселились на подоконнике. Через некоторое время они попрощались с Берегаром и Ну'нет и поехали обратно в Арменелос; ибо там пожелал Король поселить своего Наследника, и для них был приготовлен дворец посреди сада. Там было посажено эльфийское дерево, и эльфийские птички пели на его ветвях.
Через два года Эрендис понесла, и весной следующего года родила Алдариону дочь. С самого рождения девочка была красавицей, и все хорошела: прекраснейшая из женщин, рождавшихся в ветви Элроса, как гласят предания, кроме лишь Ар-Зимрафели {Ar-Zimraрhel}, последней. Когда пришла пора дать ей первое имя, ее назвали Анкалимэ {Ancalimë}. Эрендис радовалась в душе, ибо думала: "Теперь наверняка Алдарион захочет сына, чтобы тот стал его наследником; и еще долго он проживет со мной." Втайне она все еще боялась Моря и его власти над сердцем мужа; и хотя она пыталась спрятать этот страх, всякий раз, когда он отправлялся на верфь или засиживался с Морскими Купцами, она ревновала его. Один раз Алдарион позвал ее на "Эамбар", но, увидев в ее глазах, что она не рада этому, больше никогда не предлагал ей этого. Прожив пять лет на берегу, Алдарион снова занялся своим Лесным Хозяйством, и часто подолгу отсутствовал дома. Теперь в Ну'мено'ре и вправду было вдосталь леса, и главным образом благодаря его рачительности, но из-за того, что больше стало народу, нужда в строевом лесе и в дереве для различных работ была постоянной. Ибо в те давние дни, хоть многие и работали очень умело с камнем и металлами - ведь Эдайн в старину многому выучился у Нолдора - ну'мено'рцы любили все деревянное, в повседневных ли надобностях или же в украшениях изящной резьбы. В то время Алдарион снова много заботился о будущем, насаждая лес везде, где он вырубался, и сажал новые леса, где только была свободная земля, подходившая каким-либо деревьям. Именно тогда стали повсеместно звать его Алдарионом, и под этим именем помнят его среди тех, кто держал скипетр Ну'мено'ра. Но многим, и не только Эрендис, казалось, что он мало любит сами деревья, а заботится о них больше как о древесине для своих нужд.
Немногим иначе было и с Морем. Ибо, как давно уже сказала Ну'нет своей дочери: "Он может любить корабли, дочь моя, ибо они созданы умом и руками человека; но я думаю, не ветра и не большие воды так терзают его сердце, и не неведомые земли, а какой-то огонь в душе его или какая-то мечта, преследующая его." И это, должно быть, было близко к истине; ибо Алдарион был прозорлив и предвидел те дни, когда народу понадобится больше места и больше богатства; и, сознавал ли он это ясно сам или нет, он мечтал о славе Ну'мено'ра и могуществе его Королей, и искал, куда шагнуть им, чтобы возвеличить свои владения. Поэтому вскоре он от лесничества вернулся к кораблестроению, и ему привиделся могучий корабль, похожий на крепость, с высокими мачтами и парусами, широкими, как облака, несущий на себе людей и грузов с целый город. И на верфях Ро'менны заработали пилы и молотки, и наконец, из малых частей собрался огромный скелет со множеством ребер; люди дивились на него. "ТУРУФАНТО" {TURUPHANTO}, "Деревянный Кит", называли его, но имя ему было другое.
Эрендис узнала об этом, хотя Алдарион не говорил ей, и встревожилась. Однажды она наконец сказала ему:
- Что там за возня с кораблями, Начальник Гаваней? Разве не хватит с нас? Сколько прекрасных деревьев было срублено до срока в этом году? - Она говорила полушутя, и улыбалась.
- Мужчина на земле должен трудиться, - отвечал он, - даже если у него прекрасная жена. Деревья растут и падают. Я вырастил их больше, чем срублено. - Он тоже говорил весело, но не смотрел ей в глаза; и больше они не разговаривали об этом между собой.
Но когда Анкалимэ почти исполнилось четыре года, Алдарион наконец открыто объявил Эрендис о своем желании снова покинуть Ну'менор. Она сидела молча, ибо он не сказал ей ничего, чего бы она сама не знала; и слова были напрасны. Он подождал до дня рождения Анкалимэ, и расстарался для нее в тот день. Она смеялась и веселилась, хотя остальные в доме были невеселы; и когда она пошла ко сну, она спросила отца:
- ТАТАНЬЯ, ты возьмешь меня с собой этим летом? Я хочу увидеть белый дворец в стране овечек, про который рассказывала МАМИЛЬ.
Алдарион не ответил; на следующий день он покинул дом и не возвращался несколько дней. Когда все было готово, он зашел попрощаться с Эрендис. В ее глазах против ее воли появились слезы. Эти слезы огорчили его, и смутили, ибо он решился уже и скрепил свое сердце. - Довольно, Эрендис! - сказал он. - Восемь лет я жил здесь. Нельзя приковать золотой цепью сына Короля, кровь Туора и Эарендила {Eärendil}! И не на смерть я отправляюсь. Я скоро вернусь.
- Скоро? - переспросила она. - Но годы беспощадны, и ты не вернешь их с собой. А мои годы короче твоих. Молодость моя убегает; а где мои дети, и где твой наследник? Слишком долго и слишком часто в последнее время моя постель холодна.
- Часто в последнее время мне казалось, что ты этого хочешь. сказал Алдарион. - Но не будем ссориться, если мы думаем по-разному. Взгляни в зеркало, Эрендис! Ты прекрасна, и ни старость не бросает ни тени на тебя. Ты еще можешь подарить немного времени моей величайшей надобности. Два года! Лишь два года я прошу!
Эрендис ответила: - Скажи лучше "два года возьму я, хочешь ты того, или нет". Что ж, возьми два года! Но не больше. Сын Короля крови Эарендила должен держать свое слово.
На следующее утро Алдарион заторопился прочь. Он поднял на руки Анкалимэ и поцеловал ее; она обняла его, но он усадил ее и ускакал. Вскоре из Ро'менны отчалил огромный корабль. Он назвал его "ХИРИЛОНДЭ" {HIRILONDË}, "Искатель Гавани"; но отплыл он с Ну'мено'ра без благословения Тар-Менельдура; и Эрендис не пришла в гавань с зеленым Венком Возвращения, и не послала Венка. Алдарион хмуро стоял на носу "Хирилондэ", на который жена капитана повесила большую ветвь ОЙОЛАЙРЭ; и не оглядывался назад, пока Менельтарма не скрылась в сумерках.
Весь тот день Эрендис просидела одна в своем покое, горюя; но в глубине своего сердца она почувствовала новое - холодную злость, и любовь ее к Алдариону была смертельно ранена. Она ненавидела Море; а теперь и на деревья, которые когда-то любила, она не желала смотреть, ибо они напоминали ей мачты больших кораблей. Потому она вскоре оставила Арменелос и отправилась в Эмериэ посреди Острова, где повсюду ветер разносил во все стороны блеяние овец.
- Оно слаще моему слуху, чем вопли чаек. - сказала она, встав в дверях своего белого дворца, подарка Короля; а дворец стоял на западном склоне холма, и вокруг его зеленый луг без ограды или стены переходил в пастбище. Туда она взяла с собой Анкалимэ, и они жили там вдвоем. В доме Эрендис были только служанки; и она всячески старалась воспитать дочь на свой лад, внушая ей неприязнь к мужчинам.
Анкалимэ редко видела мужчин, ибо у Эрендис не было хозяйства, а немногие ее работники и пастухи жили на подворье поодаль. Другие же мужчины не приезжали туда, кроме редких гонцов от Короля; а те сразу старались уехать оттуда, потому что холод этого дома гнал их прочь; а в доме они говорили лишь вполголоса.
Однажды утром в Эмериэ Эрендис разбудило пение птиц; на подоконнике ее окна сидели эльфийские птички, которые жили в ее саду в Арменелосе, и которых она забыла там.
- Глупые певуны! Летите прочь. - сказала она. - Здесь не место вашей радости.
И птички умолкли и поднялись над деревьями; трижды они облетели дом и улетели к западу. В тот же вечер они сели на окно в доме ее отца, где она жила с Алдарионом по пути с пира в Анду'ниэ; и там Ну'нет и Берегар нашли их наутро следующего дня. Но едва Ну'нет протянула к ним руки, они вспорхнули и полетели прочь, и она проводила их взглядом, пока они не стали пылинками в солнечных лучах, умчавшись к морю, туда, откуда они появились.
- Значит, он снова ушел и оставил ее. - сказала Ну'нет. - Почему же она не дала нам знать? - вздохнул Берегар. - И почему она не приехала домой?
- Она дала знать. - ответила Ну'нет. - Ведь она отпустила эльфийских птичек, а это было зря. Недоброе это предвещает. Почему, почему, дочь моя? Ведь ты же знала, на что идешь! Оставь ее, Берегар, где бы она ни была. Здесь больше не ее дом, и она не исцелится здесь. Пусть Валары пошлют ей мудрости - или хотя бы умения держаться.
Когда пришел второй год плавания Алдариона, по воле Короля Эрендис повелела отделать и приготовить дом в Арменелосе; но сама не собралась туда. Королю она послала такое письмо: "Я вернусь, если ты велишь мне, АТАР АРАНЬЯ. Но к чему мне спешить? Разве я не успею приехать, когда его парус покажется на востоке?" Себе же она сказала:
- Уж не хочет ли Король, чтобы я ждала его на причале, как девчонка матроса? Когда-то и было бы так, но я уже не та. Этого с меня довольно.
Но прошел тот год, а паруса так и не увидели; и настал следующий год, и склонился к осени. Эрендис стала холодна и молчалива. Она повелела закрыть дом в Арменелосе и не уезжала из своего дворца в Эмериэ больше, чем на несколько часов.
Всю свою любовь она отдала своей дочери, и очень привязалась к ней, и не хотела отпускать Анкалимэ от себя даже в гости к Ну'нет и родственникам в Западных Землях. Все, что знала Анкалимэ, она узнала у своей матери; и она выучилась хорошо читать и писать, и говорила с Эрендис по-эльфийски, как то было принято у ну'мено'рской знати. Ибо в Западных Землях в таких домах, как дом Берегара, это была повседневная речь, и Эрендис редко говорила на ну'мено'рском языке, который Алдарион любил больше всех. Много узнала Анкалимэ о Ну'мено'ре и о былых временах из тех книг и свитков, что были в доме и что были понятны ей; и другое, о людях и о земле, слышала она от женщин дома, хотя Эрендис и не знала об этом ничего. Но женщины придерживали язык, когда разговаривали с девочкой, опасаясь госпожи; и немного было веселья Анкалимэ в белом дворце в Эмериэ. Дом этот был тих, и музыка не звучала в нем, словно кто-то недавно умер в нем; а в Ну'мено'ре в те дни все люди играли на чем-нибудь. Но все, что слышала Анкалимэ в детстве, было пение женщин за работой, на улице, где Белая Госпожа Эмериэ не слышала их. Теперь Анкалимэ исполнилось семь лет, и когда только ей разрешали, она уходила из дома на широкие луга, где можно было привольно бегать; и порою она гуляла с пастушками, ухаживая за овцами и обедая под открытым небом.
Однажды тем летом с одного из дальних хуторов в дом по делу пришел мальчик, чуть старше ее; Анкалимэ наткнулась на него, когда на подворье он подкреплялся хлебом, запивая его молоком. Он оглядел ее равнодушно и отпил еще молока. Затем он подвинул к ней свою кружку.
- Ну, смотри, глазастая, раз интересно. - сказал он. - Красивая ты, но очень уж тоща. Будешь есть? - и он вынул из сумки краюху хлеба.
- И^бал, бездельник! - окликнула его пожилая женщина, вышедшая из коровника. - Беги со всех своих длинных ног, не то забудешь, что я просила передать твоей матери!
- Там, где вы, матушка Зами^н, сторожевой собаки не надо! ответил мальчик и, залаяв, выбежал прочь из ворот и понесся по склону холма.
Зами^н была пожилая крестьянка, острая на язык, и не стеснялась ничего и никого, даже Белой Госпожи.
- Что это было за шумное создание? - спросила Анкалимэ. Мальчишка, - ответила Зами^н, - если ты знаешь, что это такое.
Впрочем, откуда тебе знать? Они лишь много едят и много шалят. Этот все время ест - но все без толку. Славного паренька увидит его отец, когда вернется; только если он еще немного запоздает, может и не узнать его. Да и не он один.
- У мальчишки тоже есть отец? - спросила Анкалимэ. - Конечно же. - ответила Зами^н. - Ульбар, один из пастухов господина с юга; мы зовем его Овечьим Правителем, он - родич Короля.
- А почему же отец мальчишки не дома? - Потому, ХЕ'РИНКЭ {HÉRINKË}, - ответила Зами^н, - что он услыхал об этих Морских Купцах и ушел к ним, и уплыл с твоим отцом, Господином Алдарионом: Валар весть, куда и зачем.
В тот вечер Анкалимэ вдруг спросила у своей матери: - Моего отца зовут Господин Алдарион? - Так его звали. - сказала Эрендис. - Но к чему ты спрашиваешь? Голос ее был холоден и спокоен, но она была удивлена и обеспокоена; ибо до сих пор ни слова об Алдарионе не было сказано между ними.
Анкалимэ не ответила на вопрос. - Когда он вернется? - спросила она. - Не спрашивай меня! - ответила Эрендис. - Я не знаю. Никогда, наверно. Но не волнуйся; ведь у тебя есть мать, и она не бросит тебя, пока ты ее любишь.
Больше Анкалимэ не говорила об отце. Дни шли, унеся с собой год, и еще один; в ту весну Анкалимэ исполнилось девять лет. Родились и подросли ягнята; пришла и прошла стрижка; жаркое лето подсушило траву. Осень принесла дожди, и на ветрах с востока с облаками из серых морей "Хирилондэ" принес Алдариона в Ро'менну; и известие об этом дошло до Эмериэ, но Эрендис не пожелала говорить об этом. Никто не встретил Алдариона на пристани. Под дождем он прискакал в Арменелос; и увидел, что дом его закрыт. Он был расстроен, но не стал разузнавать ни у кого ничего; первым делом он отправился к Королю, ибо у него были для него важные известия.
Его встретил прием не более теплый, чем он ожидал; и Менельдур заговорил с ним, как Король с капитаном, за которым водится немало проступков.
- Долго тебя не было. - сказал он холодно. - Больше трех лет прошло с того времени, на которое ты назначил свое возвращение.
- Увы! - сказал Алдарион. - Даже я устал от моря, и давно уже сердце мое рвалось на запад. Но мне пришлось задержаться против воли сердца: дел много. А без меня рушится все.
- В этом я не сомневаюсь. - сказал Менельдур. - На своей земле ты, боюсь, найдешь то же самое.
- Это я надеюсь поправить. - сказал Алдарион. - Но мир снова меняется. В нем уже тысяча лет прошла с того, как Владыки Запада выслали свое войско против Ангбанда; и те дни позабыты людьми или же стали для них туманными легендами. Они снова встревожены, страх преследует их. Мне очень хочется посоветоваться с тобой, рассказать о своих делах и своих мыслях о том, что следует предпринять.
- Так и будет. - ответил Менельдур. - Меньшего я и не жду. Но есть другие дела, которые мне кажутся более важными. "Пусть Король сперва хорошо правит своим домом, прежде чем станет править другие," так говорят. Это истинно для всех. Теперь я дам тебе совет, сын Менельдура. У тебя есть еще и своя жизнь. Половиной себя ты вечно пренебрегал. Говорю тебе теперь: езжай домой!
Алдарион выпрямился, и лицо его окаменело: - Если ты знаешь, скажи мне, - сказал он, - где мой дом? - Там, где твоя супруга. ответил Менельдур. - Ты нарушил слово, данное ей, вольно или же невольно. Она сейчас живет в Эмериэ, в своем доме, вдали от моря. Отправляйся туда немедля.
- Если бы мне было передано хоть слово, я поехал бы туда прямо из гавани. - сказал Алдарион. - Но теперь мне по крайности не придется расспрашивать на улице. - И он развернулся, чтобы уйти, но остановился, сказав: - Капитан Алдарион забыл еще нечто, принадлежащее другой его половине; нечто, что он осмелился счесть также важным. У него письмо, которое он должен был доставить Арменелосскому Королю.
Отдав письмо Менельдуру, Алдарион поклонился и вышел из покоя; и не прошло и часа, как он сел на коня и ускакал, хотя уже надвигалась ночь. С ним было лишь двое спутников, моряков из его экипажа: Хендерх {Henderch} из Западных Земель и Ульбар из Эмериэ.
Гоня нещадно коней, к вечеру следующего дня они приехали в Эмериэ, и люди и кони были загнаны до крайности. В последнем закатном луче, пробившемся из-под туч, дом на холме блеснул бело и холодно. Увидев его издали, Алдарион протрубил в рог.
Спешившись перед крыльцом, он увидел Эрендис: она в белых одеждах стояла на ступенях, что вели к колоннам крыльца. Она держалась прямо и гордо, но, приблизившись, он увидел, что она бледна, и глаза ее горят незнакомым огнем.
- Вы припозднились, господин мой, - сказала она. - Я давно уже перестала вас ждать. Боюсь, что мне не оказать сейчас того приема, который был уготовлен вам мною к тому времени, в которое вы обещали вернуться.
- Моряку немного нужно. - сказал он. - Это хорошо. - сказала она и ушла в дом. Тогда вышли вперед две женщины, а с крыльца спустилась старуха. Когда Алдарион вошел в дом, она сказала его спутникам так, чтобы и он услышал:
- Здесь для вас места нет. Идите на подворье под холмом.
- Нет уж, Зами^н. - сказал Ульбар. - Я здесь не останусь. С позволения Господина Алдариона, я отправлюсь домой. Все ли там ладно?
- Вполне. - ответила она. - Твой сынок вытаскал сам себя по ложке из твоей памяти. Иди и посмотри сам! Тебе там будет теплее, чем твоему Капитану.
Эрендис не вышла к ужину, и женщины прислуживали Алдариону в отдельной комнате. Но перед тем, как он отужинал, она вошла и сказала при служанках:
- Мой господин, вы устали от такой спешки. Комната для гостей приготовлена вам. Мои служанки вам помогут. Если будет холодно, велите развести огонь.
Алдарион не ответил. Он рано отправился в спальню и, вправду смертельно усталый, рухнул на постель и вскоре забыл тени Средиземья в тяжелом сне. Но с криком петуха он проснулся, измученный и разгневанный. Он быстро встал и решил без шума выбраться из дома: Хендерх при лошадях, и они поедут к его родичу Халлатану, владельцу овец, в Хьярасторни. Потом он потребует у Эрендис привезти свою дочь в Арменелос, и ему не придется встречаться с ней на ее земле. Но не успел он подойти к двери, как вошла Эрендис. Она не ложилась в ту ночь, и теперь встала на пороге перед ним.
- Вы уходите еще внезапнее, чем появились, мой господин. сказала она. - Боюсь, что вам, моряку, в тягость стал этот дом, полный женщин, раз вы уходите, не сделав всех дел. В самом деле, что за дела привели вас сюда? Могу ли я узнать это, перед тем, как вы покинете нас?
- В Арменелосе мне сказали, что здесь живет моя жена, и сюда она забрала мою дочь. - сказал Алдарион. - Что до жены, то, похоже, меня обманули. Но разве у меня нет дочери?
- Несколько лет назад у вас была дочь. - ответила Эрендис. - Но моя дочь еще не поднялась.
- Так пусть поднимется, пока я седлаю коня.
Эрендис не позволила бы Анкалимэ встретиться с отцом; но она не решалась доводить дело до этого, чтобы не потерять расположение Короля, а Совет давно уже выражал недовольство тем, что девочка растет в уединении. Поэтому, когда Алдарион с Хендерхом подъехали к крыльцу, Анкалимэ стояла рядом со своей матерью на пороге дома. Она была так же пряма и неподвижна, как ее мать, и не приветствовала его, когда он спешился и поднялся по ступеням к ней.
- Кто ты? - спросила она. - И почему ты велел мне подняться так рано, когда весь дом еще спит?
Алдарион внимательно поглядел на нее, и, хотя лицо его осталось холодным, мысленно он улыбнулся; ибо он увидел в ней больше свое дитя, чем дочь Эрендис, как она ни пестовала ее.
- Ты знала меня когда-то, Госпожа Анкалимэ, - сказал он, - но это не важно. Сегодня я лишь гонец из Арменелоса, присланный напомнить тебе, что ты - дочь Королевского Наследника; и, как я теперь вижу, станешь в свой черед его Наследницей. Не вечно тебе жить здесь. Теперь же, если хочешь, возвращайся в свою постель, моя госпожа, пока не проснется твоя нянька. Я спешу увидеть Короля. Прощай!
Он поцеловал руку Анкалимэ и сошел с крыльца; затем оседлал коня, махнул рукой и ускакал.
Эрендис одиноко сидела у окна и видела, как он спустился с холма, заметив, что он поехал в сторону Хьярасторни, а не к Арменелосу. Она заплакала от горя, но больше от злости. Она ждала раскаяния, мольб о прощении, которое она, после долгих мстительных упреков и укоров, могла бы даровать; но он обошелся с ней так, словно это она нанесла ему обиду, и обратил внимание лишь на дочь, а не на нее. Слишком поздно вспомнила она слова Ну'нет, сказанные давно, и увидела, что Алдарион - большой человек, которого нельзя приручить, человек, движимый яростной волей, и холодная ярость его еще опаснее. Она встала и отвернулась от окна, задумавшись о своих ошибках.
- Опаснее? - промолвила она. - Сломать меня труднее, чем сталь. Так было бы, будь он хоть Королем Ну'мено'ра!
Алдарион приехал в Хьярасторни, в дом своего родича Халлатана; ибо он хотел остановиться там ненадолго и обдумать все. По пути он услышал музыку и увидел, как пастухи празднуют возвращение Ульбара, который привез много чудесных рассказов и подарков; и жена Ульбара в цветочных гирляндах танцевала с ним самим под волынку. Сперва никто не замечал его, и он сидел на коне и улыбался; но вдруг Ульбар воскликнул:
- Великий Капитан! И его сын И^бал подбежал к стремени Алдариона. - Господин Капитан! - попросил он. - Чего тебе? Я спешу. - отозвался Алдарион; ибо ему вдруг стало горько и тяжко на душе.
- Я только хотел спросить, - сказал мальчик, - сколько лет должно быть человеку, чтобы он мог поплыть за море на корабле, как мой отец?
- Пусть он будет старше, чем горы; и пусть не останется у него другой надежды в жизни. - ответил Алдарион. - Или же пусть плывет тогда, когда захочет! А что твоя мать, сын Ульбара - она не поприветствует меня?
Когда жена Ульбара подошла, Алдарион взял ее за руку. - Примешь ли ты от меня вот это? - спросил он. - Это очень скромная плата за шесть лет помощи славного мужа, которые ты даровала мне.
И из мешочка под туникой Алдарион достал самоцвет, красный, как огонь, на золотой цепочке, и вложил его в ее руку.
- Он достался мне от Короля эльфов. - сказал он. - Когда я расскажу ему, как распорядился им, он будет доволен.
И Алдарион распрощался со всеми и ускакал, не желая больше быть там, куда ехал. Халлатан, услышав об этом странном появлении и исчезновении, подивился немало, пока по селянам не прошли новые слухи.
Немного отъехав от Хьярасторни, Алдарион остановил коня и сказал своему спутнику Хендерху:
- Какой бы прием ни ждал тебя там, на западе, друг мой, я не стану больше тебя удерживать. Отправляйся домой с моей благодарностью. Я хочу проехаться один.
- Нехорошо это, Господин Капитан. - сказал Хендерх. - Нехорошо. - согласился Алдарион. - Но так уж оно есть. Прощай! И Алдарион один поехал в Арменелос, и больше никогда не ступал на землю Эмериэ.
Когда Алдарион вышел из покоя, Менельдур с любопытством посмотрел на письмо, что вручил ему сын; и увидел, что оно от Короля Гил-Галада из Линдона. Письмо было запечатано его печатью с белыми звездами на круглом синем поле. На письме было написано:
Дано в Митлонде собственноручно Королевскому Наследнику Ну'мено'рэ {Númenórë} Господину Алдариону для передачи лично Высокому Королю в Арменелосе.
И Менельдур сломал печать и прочел:
Эрейнион Гил-Галад сын Фингона Тар-Менельдура ветви Эарендила приветствует: да призрят на тебя Валары, и да не падет никакая тень на Остров Королей.
Давно уже должен я отблагодарить тебя за то, что столько раз ты посылаешь ко мне своего сына Анардила Алдариона, величайшего Друга Эльфов ныне среди людей, как считаю я. Прошу простить меня, если на этот раз я задержал его по своим надобностям слишком долго; ибо я испытываю величайшую нужду в знании людей и их языков, которым владеет он один. Многие и немалые опасности преодолевает он, чтобы помочь мне. О моих заботах он расскажет тебе; но и он не знает, насколько они серьезны, ибо он молод и полон надежд. Потому я и пишу эти строки, предназначая их для глаз одного лишь Короля Ну'мено'рэ.
Новая тень поднимается на Востоке. Это не царство злонравных людей, как считает твой сын; но восстал прислужник Моргота, и пробуждается нечто злое. С каждым годом оно набирает силу, ибо большая часть людей созрела для его целей. Не далек, видится мне, тот день, когда оно станет слишком велико для Эльдара. Потому всякий раз, когда я вижу стройный корабль Королей Людских, сердце мое радуется. Теперь же я решусь просить твоей помощи. Если есть у тебя сколько-нибудь свободной людской силы, дай ее мне, молю тебя.
Твой сын, если пожелаешь, расскажет тебе о всех причинах, что движут мной. Главная же - его слова, как всегда, мудрые, о том, что когда настанет час, а он настанет непременно, мы должны будем стараться защитить Западные Земли, где живет еще Эльдар и люди твоего племени, чьи сердца еще не затмились. По крайней мере мы должны будем оборонить Эриадор на двух реках к западу от гор, что мы зовем Хитаэглир {Hithaeglir} - наш последний оплот. В стене же этих гор есть к югу в земле Каленардон {Calenardhon} широкий проем; и по этому пути должно двинуться нашествие с Востока. Враги уже подбираются к нему вдоль побережья. Его можно было бы защитить и сдержать нападение, будь у нас на ближнем побережье какая-либо крепость или застава.
Господин Алдарион давно это предвидел. В Виньялондэ в устье Гватло' он давно пытается основать такую гавань, защищенную и с моря, и с берега; но до сих пор великие его труды были тщетны. Он весьма искусен в таких делах, ибо многому научился у Ки'рдана, и нужды ваших больших кораблей он знает лучше, чем кто бы то ни было. Но ему всегда не хватает людей; тогда как у Ки'рдана нет свободных плотников и каменщиков для этого строительства.
Король знает свои заботы; но если он со вниманием прислушается к Господину Алдариону и снабдит его по мере возможности, окрепнут надежды всего мира. Память Первой Эпохи слабеет, и Средиземье стынет. Да не увянет так же и старинная дружба Эльдара и Ду'нэдайна.
Знай! Надвигающаяся тьма полна ненависти к нам; но вас она ненавидит не меньше. Великое Море не окажется слишком широким для ее крыльев, если она сумеет развернуть их во весь размах.
Да хранит вас Манвэ {Manwë} под Одним, и да пошлет в ваши паруса добрый ветер.
Менельдур уронил пергамент на колени. Из-за туч, приплывших с востока, рано стемнело, и казалось, свечи померкли в сумраке, наполнившем зал.
- Да призовет меня Эру раньше, чем придет такое время! воскликнул Менельдур. И про себя он добавил: "Увы! Его гордыня и моя холодность так долго разделяли нас. Теперь мудро будет раньше, чем я собирался, передать ему Скипетр. Ибо эти дела уже не для меня.
Когда Валары дали нам Дарованную Землю, они не сделали нас своими наместниками: мы получили Королевство Ну'менорское, а не весь мир. Они - Владыки. Здесь мы должны были забыть ненависть и войну; ибо война была закончена, и Моргот выброшен с Арды. Так я думал, и так меня учили.
Но если в мире снова ширится мрак, то Владыки должны это знать; а они не дали мне знака. Если только это - не знак. Что же тогда? Отцы наши были вознаграждены за помощь, которую они оказали в поражении Великой Тени. Будут ли их сыны стоять в стороне, если зло отрастило новую голову?
Мои сомнения слишком велики для правителя. Сменить ли ход жизни или оставить все, как есть? Готовиться ли к войне, о которой еще ничего не известно: учить ли посреди мира мастеровых и земледельцев кровопролитию и бою: вложить ли сталь в руки алчных военачальников, которые любят лишь сражение, и числят свою славу по числу убитых? Скажут ли они Эру: "НО ЗАТО ТВОИ ВРАГИ БЫЛИ СРЕДИ НИХ"? Или же опустить руки, пока гибнут друзья: пусть люди живут в покойной слепоте, пока враг не подойдет к воротам? Что тогда останется им делать - голыми руками бороться со сталью и пасть понапрасну или же бежать, слыша за собой вопли женщин? Скажут ли они Эру "НО ЗАТО Я НЕ ПРОЛИЛ КРОВИ"?
Когда оба пути ведут к несчастью, чего стоит выбор? Пусть Валары правят под Эру! Я передаю Скипетр Алдариону. Но это тоже выбор, ведь я прекрасно знаю, какой дорогой он пойдет. Если только Эрендис не...
И Менельдур обратился мыслью к Эрендис в Эмериэ. - Но мало здесь надежды, если это называть надеждой. Он не поколеблется в таком серьезном деле. Я знаю ее выбор - даже если ее хватит на то, чтобы все выслушать. Ибо ее сердце не имеет крыльев за пределами Ну'мено'ра, и она не знает побережий. Если ее выбор приведет ее к гибели - она храбро примет ее. Но что она станет делать с жизнью и с волей других? Самим Валарам так же, как мне, еще предстоит это узнать.
Алдарион вернулся в Ро'менну на четвертый день после того, как "Хирилондэ" вернулся в гавань. Он устал и был черен от долгой дороги, и сразу отправился на "Эамбар", на борту которого он теперь решил поселиться. К этому времени, как он с горечью увидел, множество языков уже чесалось в Городе. На следующий день он собрал в Ро'менне людей и привел их в Арменелос. Там одним он повелел срубить все, кроме одного, деревья в своем саду и отправить их на верфь; другим он приказал снести свой дом до основания. Он пощадил лишь белое эльфийское дерево; и когда дровосеки ушли, он посмотрел на него, оставшееся посреди разрушения, и впервые увидел, что оно красиво само собой. Медленным эльфийским ростом оно вытянулось еще лишь на двенадцать локтей, стройное, юное, прямое, украсив зимними своими цветами ветви, устремленные в небо. Дерево напомнило Алдариону дочь, и он сказал:
- Я назову и тебя Анкалимэ. Да будете вы с ней всю долгую жизнь так же стойки, несгибаемы ни ветром, ни чужой волей, и не стеснены.
На третий день по возвращении из Эмериэ Алдарион явился к Королю. Тар-Менельдур сидел на своем троне и ждал. Взглянув на сына, он испугался; ибо Алдарион переменился: его лицо стало серым, холодным и злым, словно море, когда солнце вдруг закроет большая туча. Встав перед отцом, он заговорил спокойно, голосом скорее безразличным, чем гневным.
- Каково твое участие во всем этом, ты сам знаешь лучше всех. сказал он. - Но Король должен думать о том, сколько может вынести человек, будь он его подданный, даже его сын. Если ты хотел приковать меня к этому Острову, то ты выбрал плохую цепь. Теперь у меня не стало ни жены, ни любви к этой земле. Я уплыву прочь с этого зачарованного острова, где высокомерные женщины вьют веревки из мужчин. Я потрачу свои дни на что-нибудь доброе где-нибудь там, где меня не оскорбляют и привечают с почетом. Найди себе другого Наследника для услужения в доме. Из своего наследия я потребую только одного: корабль "Хирилондэ" и столько людей, сколько он сможет взять на борт. Дочь свою я бы тоже забрал, будь она старше; но я отправлю ее к моей матери. Если ты не зависишь от овец, ты не станешь мешать этому, и не позволишь, чтобы ребенка удушили, заперев среди немых женщин в холодном высокомерии и презрении к ее родным. Она из Ветви Элроса, и другого потомка от твоего сына у тебя не будет. Довольно с меня. Теперь я займусь делами более благодарными.
Все это Менельдур выслушал, опустив глаза, терпеливо и неподвижно. Затем он вздохнул и поднял глаза.
- Алдарион, сын мой, - сказал он грустно, - Король сказал бы, что ты также проявил холодное высокомерие и презрение к твоим родным, и сам обрекал других на муки, не ведая об этом; но отец твой, который любит тебя и горюет о тебе, не скажет этого. Моей вины в этом нет, кроме как в том, что так нескоро узнал о твоих делах. Что же до того, что пришлось тебе перенести, о чем, увы, слишком многие сейчас говорят - я невиновен. Я любил Эрендис, и поскольку сердца наши во многом схожи, я думал, что ей приходится сносить много тяжкого. Теперь твои дела стали мне известны, хотя, если бы ты согласился услышать что-либо, кроме похвал, я сказал бы, что руководили тобой в первую голову твои собственные желания. И может быть, все было бы иначе, если бы давным-давно откровенно поговорил со мной.
- Король может горевать об этом, - воскликнул Алдарион более горячно, - но не тот [возможно, "та". Прим. составителя], о ком ты говоришь! Уж ей-то я рассказывал много и часто: слуху холодному и безразличному. Так же мог бы мальчишка-сорванец рассказывать о лазанье по деревьям своей няньке, что заботится только о том, чтобы не порвалась одежда и вовремя был съеден обед! Я люблю ее, иначе не терзался бы так. Прошлое я сохраню в сердце; будущее мертво. Она не любит меня - и ничего вообще. Она любит себя, а Ну'менор - как свой дом, а меня - как собачонку, которая грелась бы у ее очага, пока ей не придет в голову прогуляться по полям. Но собаки нынче дороги, и она завела Анкалимэ для своей клетки. Но довольно об этом. Дает мне Король разрешение отправиться в путь? Или у него есть для меня какой-либо приказ?
- Король, - отвечал Тар-Менельдур, - много думал обо всем в эти долгие дни, прошедшие с тех пор, как ты последний раз был в Арменелосе. Он прочел письмо Гил-Галада; оно серьезно и сурово. Увы! Его мольбам и твоему желанию Король Ну'мено'ра должен сказать "НЕТ". Он не может поступить иначе, сообразно своему пониманию опасности обоих выборов: готовиться к войне или же не готовиться.
Алдарион пожал плечами и сделал шаг, чтобы уйти. Но Менельдур поднял руку, призвав ко вниманию, и продолжил:
- В то же время, Король, хоть он и правил страною Ну'менор сто сорок два года, не уверен сейчас, что его понимание происходящего достанет для принятия верного решения, подобающего случаям столь высокой важности. - Менельдур умолк и, взяв пергамент, написанный его рукой, зачитал его торжественным голосом:
Посему: в первую очередь, ради своего любимого сына; во вторую - ради лучшего управления страной в делах, которые сын его понимает лучше, Король решил: что он в ближайшее время сложит с себя Скипетр и передаст его своему сыну, который ныне станет Королем Тар- Алдарионом.
- Это, - сказал Менельдур, - будучи оглашено, доведет до всех то, что я думаю о происшедшем. Это поднимет тебя выше всех пересудов; и даст тебе ту власть, которая поможет тебе восполнить другие потери. На письмо Гил-Галада, став Королем, ты ответишь так, как будет подобать держателю Скипетра.
Алдарион, пораженный, стоял молча. Он готов был встретить гнев Короля, гнев, который и сам он только что разжигал. Теперь же он был в сильнейшем смятении. Вдруг, словно бы пошатнувшись от внезапного порыва ветра, он пал на колени перед отцом; но тут же поднял склоненную голову и рассмеялся - как всегда он смеялся, когда слышал о чьем-либо великодушии, ибо оно радовало его сердце.
- Отец! - сказал он. - Упроси Короля простить мое высокомерие. Ибо он - великий Король, и его скромность подняла его много выше моей гордыни. Я побежден: я сдаюсь на его милость. Нельзя и думать, чтобы такой Король сложил Скипетр в расцвете своих сил и мудрости.
- Но так решено. - сказал Менельдур. - В ближайшее время будет созван Совет.
Когда спустя семь дней собрался Совет, Тар-Менельдур ознакомил его со своим решением и положил перед ним свиток. Все были поражены, не зная еще, о каких это делах говорит Король; и все начали возражать, прося Короля отложить свое решение - все, кроме Халлатана Хьярасторнийского. Ибо он давно уже почитал по достоинству своего родича Алдариона, хоть тот и жил жизнью, столь несхожей с его собственной; и он оценил поступок Короля как благородный и справедливый, раз уж вышло так.
Тем же, кто возражал так или иначе, Менельдур ответил: - Не без долгих размышлений пришел я к такому решению, и в размышлениях этих я учел уже все ваши мудрые возражения. Сейчас, и не позже, самое лучшее время для исполнения моей воли, по причинам, о которых хотя и не было ничего сказано, но о которых все должны догадываться. Поэтому в ближайшее же время пусть указ мой будет оглашен. Но если вы так хотите, он не вступит в действие до весеннего дня ЭРУКЬЕРМЕ. До того времени я буду держать Скипетр.
Когда известие об этом указе пришло в Эмериэ, Эрендис была ошеломлена им; ибо в этом она прочла упрек Короля, тогда как ей казалось, что она в чести у него. Это она увидела ясно, но другие, более важные вещи, ставшие причиной указа, она не заметила. Вскоре от Тар-Менельдура пришло ей послание, в изящных словах которого было скрыто требование: прибыть в Арменелос и взять с собой госпожу Анкалимэ, и жить в столице по крайней мере до ЭРУКЬЕРМЕ и коронации нового Короля.
- Быстры его удары, - подумала Эрендис. - Так я и предвидела. Он собрался лишить меня всего. Но мною он повелевать не будет никогда, хоть бы и устами своего отца.
Поэтому она отправила Тар-Менельдуру такой ответ: "Король и отец мой, дочь моя Анкалимэ прибудет, раз такова твоя воля. Я прошу учесть ее юные годы и проследить, чтобы ее разместили в тишине и спокойствии. Что же до меня, то я молю извинить меня. Я узнала, что мой дом в Арменелосе снесен; а гостить я сейчас не желаю ни у кого, и меньше всего - на корабле среди матросов. Потому прошу позволить мне остаться в моем уединении, если только Королю не угодно забрать у меня также и этот дом."
Менельдур прочел это письмо, но оно не поразило его так, как желала бы Эрендис. Он показал письмо Алдариону, которому, как ему показалось, оно было на самом деле адресовано; и глядя на своего сына, Король сказал:
- Я вижу, ты опечален. Но чего же еще ты ждал? - Уж не такого. ответил Алдарион. - Этого я от нее не ожидал. Как она пала: и если мною это вызвано, то черна моя вина. Но разве истинное величие умаляется от несчастий? Такого не следовало ей делать даже из ненависти или мести! Она должна была потребовать уготовить для нее в Арменелосе большой дворец, вызвать поезд Королевы и вернуться в Арменелос во всей своей красе, царственной, со звездой во лбу; тогда она переманила бы на свою сторону весь почти Остров Ну'менор, а меня объявила бы безумцем и невежей. Валары свидетели, я бы предпочел, чтобы случилось так: лучше пусть прекрасная Королева противится мне и презирает меня, чем я буду править свободно, а Госпожа Элестирнэ погрузится во мрак.
И с горькой усмешкой Алдарион вернул письмо Королю: - Ну, уж вышло, как вышло. - сказал он. - Но если одному не по нраву жить на корабле с матросами, то и другому простительно не любить овчарни и служанок. Но дочь моя не будет взращена так. Она по крайности будет знать то, из чего выбирать.
Алдарион поднялся и попросил разрешения уйти.
![.[Eragon. Dragons and Riders return].](http://s1.ipicture.ru/uploads/20110102/hyRSVW31.gif)
![[Fantasy World]](http://s40.radikal.ru/i087/0912/84/11216bade019.gif "[Fantasy World] - сайт и форум о фэнтези. Мы ждем вас!"){kind=small}
