Акаллабет. Падение Нуменора.

Объявление



Год 3260 Второй эпохи. Фаразон выступил на Саурона в свой поход непобедимым маршем. А Тёмный Властелин готовится встретить своего врага, но его планы пока остаются неизвестными. Всё что мы знаем, в Мордоре началась всеобщая мобилизация. Эльфы предпочитают в этот конфликт не влазить. Отряд Лайквамира, который был отправлен для разведки в Серых горах, где по слухам проснулся дракон, уже в Рованионе. Но их задержал назгул Эрион, который хочет заполучить тело эльфа для своего эксперимента. Пираты и орки Шадрата успешно захватили город Астаминас. В Железных холмах королю докладывают, что в пещерах проснулось какое-то чудовище. Он собирает отряд, чтобы его уничтожить. А в Руне Эвнон начал войне против северян. Вот только он ещё не знает, что против него готовится удар на родине. Пока не знает.



Внимание, с этим форумом не контактируют никакие ролевые, кроме "Времени Легенд: Жена Моряка". Если вы увидите ролевую, которая пиарит себя как последователь или продолжитель Акаллабет, то вы имеете дело с мошенниками.
Все права на этот форум и право использовать его в пиар целях принадлежат Гил-Гэладу.

На форуме действует время и погода и ведётся хронология. Эти темы могут быть полезными для участников. Новичкам в мире Арды рекомендуем для прочтения информацию о мире.




Рейтинг Ролевых Ресурсов Форумные текстовые игры Волшебный рейтинг игровых сайтов Время Легенд: Жена Моряка

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Фанфики

Сообщений 1 страница 6 из 6

1

Это скорее новелла из 9 главок и эпилога, удивительно лиричная и красивая, читается на одном дыхании. О двух друзьях - Келеборне и Трандуиле, о выборе каждого из них...

Автор: Jheroll

… Она присела на камень и коснулась гладкой поверхности озера.. Вода была холодной, как лед…
…Лед, кругом только лед… С каждым вздохом мириады льдинок врывались в легкие и осколками холода струились в венах. Звезды на небе не дарили надежды, а свет их, отражаясь ото льда, холодными стрелами пронзал глаза… Не было сил поднять взгляд, что бы посмотреть в глаза тем, кто был рядом. А многие из них умирали… Это было страшно. Страшней чем смерти в Альквалонде, когда ярость застилала взор и времени осознавать происходящее не было. Сейчас умирали медленно, не жалуясь ни на что. Просто очередной спутник падал на холодный лед и больше не вставал. Надо было снова и снова преодолевать себя, идти, не опуская головы, чувствуя и свою ответственность за каждую смерть на этом пути, идти, борясь с желанием лечь и заснуть в холодных льдах Хэлкорасэ. Холод сковывал сердце…
Артанис быстро отдернула руку от воды. «Опять…» Воспоминания о страшном пути через льды преследовали ее. Даже Дориат, в котором она, единственная из Нолдо, осталась, не помогал забыть эти дни. Казалось, что это будет легче. Теплый, даже несмотря на то, что он узнал о судьбе Альквалонде, прием, оказанный Тинголом своим родичам контрастом заменил впечатления от Похода, и сначала в Дориате остались многие из рода Финарфина. Но затем Финарато увел их. Она помнила последний разговор с братом. «Мы должны уйти. У каждого из нас свой рок… Я вижу в твоих глазах лед, а перед моими полыхает огонь в Гаванях. Я смотрю на народ Тингола и вижу моряков… Те же глаза, те же волосы... Я ухожу. Братья идут со мной». Она грустно посмотрела на брата. «Я остаюсь. Ты прав мой любимый брат… Мне больно смотреть на своих спутников. Лес излечит меня…»
…Легкий ветер пронесся между деревьями и рябью пробежался по озеру...
Лес успокаивал. Но покой вовсе не был желанным.

- Когда Король сказал мне, что я без труда найду тебя, я решил, что он изволит шутить, а оказалось, что я просто слишком долго не был дома…
Артанис, обернувшись, увидела эльфа, который с нескрываемым интересом смотрел на неё. Он был высок, особенно для Синда. «Пожалуй, мы с ним одного роста» – мелькнула мысль. Солнце прорвалось сквозь листву, и волосы эльфа засверкали расплавленным серебром. Её внимательному взгляду открылось несомненное, хотя и не явное, сходство с Тинголом. Одет эльф был только в плотную серебристую тунику.
Артанис вопросительно взглянула на мужчину:
- Если ты, что-то и знаешь обо мне, то про меня так сказать нельзя… Кто ты?
- Извини, я не представился… И даже не приветствовал. Мое имя Келеборн, я внук Элмо.
- Значит мы родичи.. Олвэ отец мой матери… Но почему ты искал меня?
- Я видел твоего брата, Финрода, - Он много говорил о тебе. А когда я приехал сегодня и спросил Элу, где тебя найти, он лишь рассмеялся и сказал, что это просто… Но я не ожидал, что увижу тебя здесь…
Он подошел к озеру и, скрестив ноги, сел на траву. Бросил взгляд на воду…
- Это мое любимое место в Лесу. Здесь практически никто не бывает… не бывал раньше.
- Этим оно меня и привлекло… - Артанис грустно улыбнулась, - как мой брат?
- Строит город, дружит с гномами, - по голосу чувствовалось, что Келеборн не слишком одобряет последнее – я привез тебе письмо от него, но оно осталось в Менегроте.
Уловив всплеск интереса в ее глазах, он обречено поднялся:
- Видимо не судьба мне сегодня искупаться… Что ж пойдем: до сумерек мы успеем вернуться во дворец.
- Стоит ли менять свои планы? Вести от брата могут подождать…
Келеборн рассмеялся:
- Если ты скажешь, что был хоть один мужчина, который не изменял бы свои планы, по твоему желанию, я все равно не поверю! Идем.
Он протянул ей руку, помогая встать. Артанис поднялась и взглянула ему в глаза – Ты всегда говоришь, то, что думаешь?
- Я? – улыбка стала еще шире, а серые глаза стали похожи на озорные, мерцающие звезды – я вообще редко говорю…
- Да неужели?
Лицо Келеборна стало серьезным: - За пределами Леса лучше меньше говорить, а я слишком часто там бываю… Но не стоит об этом. Скажи лучше, какое имя ты предпочитаешь? Финрод называл тебя Нэрвен…
- Артанис
Он, сохраняя серьезное выражение лица, с нотками сомнения в голосе произнес – А так и не скажешь…
- Да ты опять шутишь! – скрыть удивление она не смогла, смотря на то, как Келеборн вновь расплывается в улыбке, но достойный ответ нашла – Ну так назови сам!
Келеборн замер, на несколько мгновений его глаза затуманились, было видно, что он задумался. Он смотрел Артанис прямо в глаза, и от этого взгляда ей почему-то становилось не по себе. Затем синда улыбнулся, но улыбка его была почему то грустной, рукой он несмело провел по ее струящимся волосам, заставив нолдэ вздрогнуть и тихо, так, что голос его сливался с шелестом листьев и трав произнес:
- Галадриэль…
…«Ни с чем не сравнимый аромат Лориена усыплял, сулил часы, полные грез... Она прислонилась к стволу дерева и посмотрела на Ирмо. Владыка Снов лишь покачал головой – Но если тебе близко то, что слышишь ты во сне, почему ты сомневаешься в выборе имени? - Я не могу запомнить его… Звуки и смысл ускользают от меня стоит открыть глаза и вернуться.
- Я не могу помочь.. Дуновение ветра, шелест листьев, шепот грез… Ирмо посмотрел вслед удалявшейся девушки. «Еще не время… Когда-нибудь ты услышишь его, Алатариэль…»
- Галадриэль!
Она с трудом отвела взор от его глаз.
- Пойдем. Я очень ждала вестей от брата… И… Спасибо за имя…

- Ну, наливай..
- Так бы сразу. А то: «На охоту еще ехать». Охота и вино прекрасно сочетаются, - улыбающийся Трандуил подхватил кувшин и разлил вино. Келеборн взяв кубок, слегка повернулся, что бы свет только, что взошедшего солнца пробежался по темнобордовому вину и пригубил напиток: - Однако… Такого я еще не пробовал. Где достал?
- Достал и достал… Ты так и не сказал, надолго к нам?
Келеборн пожал плечами: - Как получится. Но самое долгое на неделю.
Трандуил удивлено поглядел на него:
- В Ясном Бору так мало не гостят.
- А что делать. Я не могу себе позволить надолго оставлять Линдон.
- Эрейнион? – улыбка мгновенно пропала с лица Трандуила.
Келеборн кивнул и внимательно посмотрел на эльфа: - Его теперь принято называть иным именем, если придется общаться с его поданными учти это.
- Даже так? – Трандуил подошел к противоположному окну, и, нахмурившись, посмотрел на запад. – Быстро.
В небольшой комнате дома на берегу Келдуина повисло молчание. Пальцы Трандуила побелели, крепко сжимая кубок.
- Я видел его лишь раз, но почему то каждый раз на мое сердце ложится тень. Кажется, что мне предстоит что-то потерять из-за него.
Келеборн подошел к нему и осторожно забрал кубок.
- Ясный Бор далеко. Да и твой отец никогда не пойдет на то, что бы признать его королем для своего народа.
- Меня волнует другое… Но не стоит об этом. А ты что собираешься делать?
- Еще не решил. Знаю лишь одно: у синдар был только один король и другого не будет. Если вопрос встанет слишком остро, будет лучше уйти. Хотя это будет не просто.
- Лес большой. Я не слышал, что бы кто-нибудь заходил на юг дальше водопадов Рауроса – задумчиво произнес Трандуил – да и то, туда добирались лишь отчаянные искатели приключений.
- Я ожидаю, что примерно то же мне скажет Орофер. Тогда я совершу туда прогулку.
Вернувшись к столу, Келеборн поставил оба кубка, и поднял со стола оставленное там оружие.
- Пора. Нехорошо заставлять себя ждать.
Он уже толкнул дверь, когда Трандуил окликнул его: - Говорят, что в южных лесах встречаются редкие сорта винограда…
Сереброволосый эльф рассмеялся и обернулся – Я и не сомневался, что одинок в таком путешествии не буду…

Трандуил легко спрыгнул с лошади и сразу же повалился на изумрудную траву, в полете успев вытащить из-за спины лук и колчан, и теперь держал все в сложенных на груди руках: – Хорошо то как…
- Да вы никак устали ваше высочество?- с легкой иронией в голосе выпросил Келеборн.
- Издеваешься? – Трандуил в точности скопировал интонацию собеседника.
Оба рассмеялись: безобидные шутки друг над другом за несколько дней пути уже прочно вошли в привычку.
Келеборн плавно соскользнул со своей лошади и ласково похлопал ее по шее.
- Здесь их и оставим?
Трандуил кивнул: - Дальше им не пройти, а тут много табунов их сородичей. На обратном пути мы их разыщем.
Келеборн посмотрел в густой лес, начинавшийся в нескольких шагах от них. До этого момента они двигались по хорошо известным Трандуилу тропам, а вот лежавший же дальше лес легкой дороги не обещал. Высокие, мощные деревья, росшие, как казалось, с начала времен, заслоняли свет солнца, таинственный полумрак скрывал от глаз эльфов то, что находилось в глубине леса.
- Непривычная картина? – Синие глаза Трандуила внимательно изучали реакцию Келеборна.
Тот, откинув непослушные серебристые волосы со лба, взглянул на спутника и усмехнулся:
- Считаешь, что я привык только к обжитым лесам?
Считая, что ответа вопрос не требовал, Трандуил лишь улыбнулся и поднялся с земли, закидывая оружие обратно за спину.
- Кроме того, сдается мне, что у этого леса есть хозяин.
Такого поворота разговора Трандуил не ожидал:
- Ты о ком?
- Если б я знал… Понимаешь, просто чувствую чужую волю… Ладно будем надеяться, что мы для этой воли не представляем интереса…
Времени, что бы переместить с лошадей скромные припасы, состоявшие из нескольких бутылок с редкими винами да лембасов, в заплечные сумки и отпустить животных, потребовалось немного. Солнечные лучи, как бы напутствуя эльфов, в последний раз пробежались по их волосам, отразившись светом звезд и луны… И вот две стройные фигуры, передвигаясь с доступной лишь эльфам ловкостью скрылись в полумраке Древнего леса.

Мягкий солнечный свет с трудом пробивался сквозь листья деревьев-великанов, создавая непередаваемую игру теней. Среди этих теней, скользящих между могучих стволов, две были живыми. Келеборн откинул со лба непокорную прядь волос и обернулся к Трандуилу:
- Слышишь?
Тот в ответ кивнул:
- Да. Это водопады Рауроса. Мы быстро добрались, но дальше будет сложнее, ведь дорога неизвестна. Остановимся там?
Келеборн согласно улыбнулся и прибавил шагу, и через какое-то время они поняли, что не могут даже переброситься парой слов, поскольку шум водопада заглушал речь.
Солнце уже практически скрылось на Западе, отдельные проникавшие лучи света, окрасились багрянцем, когда лес внезапно расступился и эльфы замерли в безмолвном восхищении перед открывшейся картиной. Вода срывалась с каменистого обрыва и устремлялась вниз с невообразимой скоростью, подножья водопада не было видно, а брызги воды, разбивавшейся внизу, долетали до берега, на котором стояли друзья. Изменчивость водяных потоков и в тоже время постоянность и величавость стихии завораживали.
С трудом оторвав взгляд от воды, они переглянулись… и двинулись обратно в лес, понимая, что здесь не заснул бы и сам Ирмо. Впереди была долгая дорого по загадочному ночному лесу…

- Келеборн?
- Да? – эльф поднял взгляд на Трандуила, оторвавшись от несомненно увлекательнейшего занятия: укорачивания кинжалом подобранной по дороге палочки.
- Ты какой то грустный… Устал?
Келеборн прикрыл глаза и, как казалось, чуть смущаясь, ответил: - По жене скучаю…
Трандуил слегка удивленно изогнул брови и взглянул на спутника:
- Ты серьезно?
- Конечно – к Келеборну вернулся его привычный невозмутимый вид – Это же так естественно или ты так не считаешь?
Трандуил пожал плечами:
- Мне сложно судить, но путешествовать проще без женской компании.
Келеборн звонко рассмеялся, нарушив покой предрассветного леса
- Знаешь, друг, я бы конечно с тобой согласился, если бы не был знаком с Галадриэль… Мы очень много путешествовали, и поверь, немногие мужчины могли бы перенести те тяжелые пути, которые мы прошли вместе…
Он хотел сказать еще что-то, но вдруг замолк и посмотрел прямо в зеленые глаза Трандуила
- Почему ты одинок, Лис?
Трандуил вздрогнул, редко его называли так в глаза, да и вопрос показался ему неуместным, глаза его потемнели, и стали напоминать цвет листвы, который та приобретает, когда грозовые облака закрывают свет солнца. Он не отвел взгляд, ожидая увидеть в глазах Келеборна насмешку и неожиданно увидел в глазах спутника мягкость, и, еще какое-то странное чувство… сочувствие?
- Лис… - голос Келеборна напоминал шелест ласкового ветра, тревожащего листву молодого леса - Я много слышал о тебе. Знаю, что своей галантностью и весельем ты покоряешь любого. Многие девушки Ясного Бора отдали тебе сердца, но ты всегда один. Твое сердце закрыто для них. Почему, Лис?
Трандуил просто физически чувствовал волну доброты и участия, исходившую от Келеборна. Он хотел отшутиться, не слушать этого голоса, не видеть глаз друга…
А потом вдруг решился и заговорил
- Я боюсь потерять свободу…
Во взгляде Келеборна серебристыми искорками вспыхнуло легкое удивление.
- Я смотрю на тех с кем рос и вижу как меняются они, когда открывают свое сердце и до конца отдают себя женщине. Как исчезает желание странствовать и искать новые пути, как растет привязанность к дому. Да я люблю свой дом, но мой дом весь Лес, как бы далеко он не простирался… Я люблю женщин, ибо мало что в мире прекрасней их, и мало что может дарить такое же наслаждение как они… Но я не могу представить что бы кто-то встал между мной и Лесом. Что бы кто-то постоянно требовал части моего времени и забот, ведь я все время отдаю своему Лесу. И не знаю я, смогу ли я любить одну женщину всю жизнь, любить ее больше чем Лес, ведь она этого захочет…
Он опустил глаза, потом гордо вскинул голову, готовый к любой реакции Келеборна. Тот был очень серьезен и грустен.
«Когда-нибудь ты будешь достойным королем для своего народа» – негромко промолвил Келеборн – «может даже лучшим чем был Тингол, ведь во многом любовь стала причиной трагедии его и Королевства» - Трандуил увидел в его глазах понимание – «Но… Я не завидую твоей судьбе, потому что рано или поздно все уходит из этого мира и только любовь может пережить все».
Лис видел как понимание в глазах друга заслонил образ той, что не было с ними сейчас и странное предчувствие охватило его:
«Ты… Ты, то же так любишь Лес» – в его словах не звучало вопроса – «Но ведь когда-нибудь тебе придется выбирать и кого-то из них ты потеряешь и выбор этот будет куда более горький, чем мой».
- Ты прав Лис… Но я никогда не пожалею о том, что открыл свое сердце для любви…

Они распрощались у границ Ясного Бора.
- Пойду через Карадрас… Коня я оставлю в Лаурелиндорнане, заберешь потом. Я был бы рад быть твоим гостем Лис, но не могу. Мы отсутствовали слишком долго, я должен торопиться домой, а путь не близок.
Трандуил грустно, но с пониманием кинул.
- Понимаю… Ты принял какое-нибудь решение?
- Еще нет. Скажи Ороферу, что мы не нашли ничего подходящего. Увы, но это будет правдой... А так.. надо добраться до Линдона и посмотреть как там…
В звенящем голосе Келеборна чувствовалась тревога…
Трандуил крепко пожал его руку:
- Я рад, что могу называть тебя другом. Береги свой народ и … себя.
Келеборн ответил мягкой и грустной улыбкой, вскочил на коня, и вскоре силуэт всадника скрылся за поворотом лесной тропинки, ведущей на запад.
Трандуил повернулся и легким, изящным шагом пошел на восток. С каждым шагом он чувствовал как приближается к дому. Птицы приветствовали его пением, деревья приветливо шелестели листвой, травы склонялись к его ногам. Он шел и слушал музыку, которая пела в его душе, улыбка не сходила с лица, освещая его, как солнечный зайчик, весеннем утром первым ворвавшийся в лесную глушь. Трандуил был счастлив, он вернулся домой и Лес встречал своего друга и сына…
… Лесной дозор вначале не узнал его: похудевший, более серьезный и спокойный сын Короля не был похож на себя, четыре года назад покинувшего Ясный Бор для небольшой разведки.
- Что смотрите? – Трандуил улыбнулся молодому старшине патруля.
Тот как то замялся, но потом ответил:
- Ваше высочество, вас уже считали погибшим…
Трандуил в душе вздрогнул. Пока они не могли выбраться из Древнего Леса, он часто думал, что отец переживает за него, но что их с Келеборном сочтут погибшими… Эту мысль он гнал от себя.
- Где сейчас отец?
- В восточных угодьях.
- Я отпустил свою лошадь.
Один из эльфов мгновенно спешился и передал своего коня Трандуилу. Тот вскочил на нее и спустя несколько шагов пустил коня в быструю рысь.
Он быстро мчался по столь знакомым ему тропам, деревья, казалось, убирали ветви с его пути, стараясь как-то помочь. Но лишь к вечеру он добрался до охотничьего дома на востоке Ясного Бора. «Все возвращается» – подумал он глядя на дом, в котором он принял решение идти с Келеборном.
В доме горел свет, несколько коней паслись на лужайке рядом, среди них он увидел и лошадь Орофера. Трандуил соскочил с коня, благодарно потрепав его по холке, и быстро пошел к дверям.
- Отец!
Орофер поднял голову от карты, лежащей на столе, глядя на которую он что-то обсуждал со спутниками и радость на мгновение осветило его лицо. Он подошел к сыну и внимательно посмотрел ему в глаза. Трандуил не отвел взгляда. Спутники короля быстро покидали дом, чувствуя неуместность свое присутствия при разговоре.
- Ты не торопился…
Трандуил на склонил голову –
«Древний Лес… Его хозяева не сразу отпустили нас»
- Ты мой единственный сын, - голос Орофера был строг – я был не прав отпустив тебя в этот поход. Я принял решение, и надеюсь ты меня поймешь.
Трандуил поднял глаза. В них светилось внимание и легкая тень предчувствия.
Орофер несколько мгновений молчал. Затем снова заговорил.
- До тех пор пока у тебя не будет сына, ты больше никогда не покинешь границы Ясного Бора.
Его слова повисли в наступившей тишине. Король положил руку на плечо сына. Тот молчал, пытаясь осознать услышанное.
- Когда-нибудь ты станешь королем, - Орофер смотрел ему прямо в глаза, взгляд его был уверенным, но добрым, голос твердым, но в нем скользили нотки печали, - тогда поймешь, что жизнь твоя будет принадлежать твоему народу. И обязанностей у тебя будет куда больше чем прав. Так что мой запрет оправдан. Считай, что ты начал становиться королем.

Спустившись с гор, Келеборн без труда уговорил встреченного на лугу коня помочь ему, и вскоре, как серебристый ветер, мчался на Запад.
Он хорошо знал эти места, поэтому уже очень скоро конь принес его к подножью Сумеречных гор, где у глубокого, темного озера был выстроен замок, вокруг которого жили многие из Синдар, признававших его своим Лордом.
Был поздний вечер, звезды сияли на небе, когда, влетев в восточное поселение, где в большинстве своем жили Синдар, избравшие делом жизни работу со сплавами, он спешился у небольшого деревянного дома, украшенного искусной резьбой, покрытой металлом, улавливающим только свет звезд. Постучал в дверь и, услышав приглашение, зашел.
- Мой Лорд! – изучавший свиток, Синда радостно вскочил, выронив при этом свиток на пол. Склонил голову, приветствуя Келеборна.
- Рад видеть тебя, Итильлок.
Синда жестом пригласил Лорда сесть в одно из кресел, и когда Келеборн сел, вопросительно посмотрел на бутыль вина стоящую на столе. Келеборн отрицательно покачал головой и Итильлок последовал его примеру, устраиваясь в кресле.
- Я долго отсутствовал – это звучало утверждением – Что изменилось за это время?
Итильлок погрустнел, собрался было долго рассказывать, но потом видимо передумал и сказал кратко:
- Почти все Синдар и нандор сейчас живут вокруг озера. В Линдоне остались лишь Тэлэри, но и они хотят куда-нибудь уйти. Леди Галадриэль сейчас здесь, в Сумеречном замке.
Келеборн мгновенно оказался на ногах, и стало ясно, что решение Итильлока высказать только самое главное было верным.
- Благодарю. Тогда мне и правда, лучше все услышать от нее.
Он уже повернулся к выходу, когда Синда вновь заговорил.
- Здесь еще Келебримор, с ним Нолдор, они уговаривают нас уйти на юго-восток, к горам, строить новое государство.
Келеборн обернулся и поймал взгляд Итильлока
- Ты похоже готов с этим согласиться?
- Он предлагает строить государство мастеров, считает что мы сможем создать то, что еще не создавалось в Арде, сделать этот мир еще прекрасней…
- И эти слова греют твою душу Мастер – в голосе Келеборна не было гнева
- Мой Лорд… ни я, ни мои ученики не пойдут с ним против вашей воли…
Келеборн поднял с пола свиток, мельком глянул на руны и улыбнулся. Потом задумчиво произнес:
- Немногие из Синдар тянутся к работе с металлом, но им далеко до Нолдор в этом. Можно ли осуждать за желание учится? Что бы не случилось, если вы действительно этого хотите, я отпущу вас и пожелаю удачи. Мы вернемся к этому разговору, Итильлок.
Он вышел из дома и обнял коня за шею:
- Ты уже помог мне, прошу тебя: осталось совсем немного…
Конь согласно заржал и ткнулся губами в плечо эльфа. Тот нашел в кармане последний сухарь и протянул его коню.
Вскоре добродушно настроенный конь, галопом мчал задумавшегося всадника по берегу озера, разбрызгивая темную воду, отлетавшую от копыт звездными искрами.
__
- Келебримор… Я понимаю твое стремление, но дело которое ты задумал очень непростое. Нужны долгие разведки, большая подготовительная работа, прежде чем можно будет начинать переселение.
- Но ты поддержишь меня?
Темноволосый и высокий, он смотрел на Галадриэль уверенным взглядом, в глубине которого внимательный и проницательный наблюдатель мог бы увидеть огонь, который прекрасной Нолдэ часто приходилось видеть в глазах мужчин. Внимательности и проницательности Галадриэль было не занимать. «Как он похож на Феанаро».
- Какого ответа ты ждешь? Нолдор и так пойдут за тобой, Тэлэри все равно откажутся идти с ними вместе, а Синдар, влияния среди которых ты добиваешься, будут ждать возвращения Келеборна.
- А если он не вернется?
Она вскинула голову и резко посмотрела на него, в серых глазах бушевал гнев. Он вздрогнул, и не силах вынести ее взгляда, отвел глаза.
- Прости, Артанис…
Он был из тех немногих, кто по прежнему называл ее валинорским именем, но в его случае Галадриэль только радовалась этому – слышать из уст эльфа, неравнодушного к ней, имя, которые ей дал Келеборн было бы сейчас больно.
- Я понимаю твое стремление. Этот мир можно сделать еще более прекрасным. Теперь, когда Враг уничтожен, никто нам не помешает. Я и сама стремлюсь к той же цели.
Келебримор в душе был рад. Он чувствовал что Артанис склоняется к тому, что бы попробовать создать новое государство. Все же здесь, хоть ее и уважали, но правителем считали Келеборна, что, с точки зрения Келебримора, задевало его властолюбивую родственницу. «Если он погиб… Я сделаю все, что бы Артанис там стала моей королевой». Он часто думал, догадывается ли она о его чувствах, но ответа не находил.
Келебримор перестал подпирать стену и направился к столу заваленному картами, собираясь рассказать Галадриэль о последних достижениях, посланных им разведчиков.
В этот момент в коридоре послышались шаги. Галадриэль недоуменно поглядела в сторону двери, зная, что никто не решался вмешиваться в беседы двух Нолдор, дверь распахнулась… и спустя мгновение она оказалась в крепких объятиях супруга. Золотые и серебряные волосы переплелись, словно свет Солнца и Луны в те редкие моменты, которые бывают на севере, когда два светила дарят свой свет одновременно.
- Прости меня мэльда...
Она приложила палец к его губам, – Я знаю, что ты не стал бы так задерживаться просто так…
Он улыбнулся, своей неповторимой улыбкой и ее сердце защемило, когда она подумала, что могла его потерять. Келеборн с трудом отвел свой взгляд от нее и только тут заметил Келебримора, который хоть и успел к этому времени вернуть лицу спокойный вид, был несколько бледен.
- Я приветствую сына Куруфина на своих землях… - Учтивая форма приветствия заставила Келебримора собрать все свои силы, что не вспылить – И прошу его простить нас, за то, что мы с супругой, не сможем уделить сейчас ему времени.
Келебримор резко повернулся и вышел.
- Я не слишком резок? Все таки у меня есть оправдание.
Он ласково посмотрел на Галадриэль, которая покачала головой и запустила руки в его роскошные волосы.
- Я боялась тебя потерять.
Его руки обхватили ее талию – Я тоже…
Галадриэль окинула его взглядом: - Ты устал…
- Не настолько, что бы быть неспособным вести с тобой разговор – тут он кивнул на разложенные карты – в том числе и о планах Келебримора.
- Ты можешь об этом думать?
- Я должен…
- Не сегодня… - Галадриэль виновато склонила голову, но все же нашла в себе силу взглянуть в его глаза - Увидев тебя сейчас я вспомнила, как все эти годы, упрекала себя за то, что мы не нашли времени на главное, и случись что с тобой, мне не в ком будет искать твой черты и это будет моя вина
Казалось, что Келеборн весь засветился о радости.
- Милая… я никогда не думал тебя упрекать… У нас было не так много спокойного, мирного времени.
- Что бы мы не решили с новыми планами, думаю, это все равно потребует многих лет подготовки – она улыбнулась ему в ответ – наш ребенок успеет вырасти.
Келеборн поцеловал ее и негромко произнес – я буду стараться, что бы это была дочь….

- Мне не хочется отсюда уезжать…
Юная эльфийка с грустью смотрела на земли, в которых она выросла. Ветер, предчувствовавший скорое расставание, играл ее длинными серебряными волосами, в которых иногда проскальзывали золотистые искры.
- Отец, ведь ты тоже не очень этого хочешь?
Келеборн согласно кивнул головой.
- Но так надо, yonny. Твоя мама давно хочет создать такую страну, о какой она мечтала, когда покидала Валинор. Сейчас, когда Тьма ушла из Средиземья, для этого самое время.
- А ты, несмотря на то, что очень не любишь Нолдор поддерживаешь ее.
В голосе звучала легкая обида.
Келеборн звонко рассмеялся
- Проводя столько времени в обществе моей гвардии, ты случаем не забываешь, что ты сама наполовину Нолдэ?
Девушка на секунду поджала губы, решая стоит ли обидеться на шутку отца, но, не удержавшись, тоже рассмеялась.
Но веселье ушло с ее лица, когда взгляд упал вниз и во дворе замка она увидела высокого темноволосого нолдо, рапоряжавшегося сборами.
- А еще мне очень не нравится Келебримор.
- Почему то, все великие мастера имеют не самый покладистый характер, но это еще не причина что бы отрицательно к ним относиться.

… Прозрачные морские волны накатывались на песчаный берег, почти достигая стен замка, хрустальные башни которого, сверкая в лучах солнца, устремлялись к лазурному небу. Казалось, что весь замок сплетён из солнечного света. Расположенный на песчаной косе, далеко врезавшейся в залив, окруженный высокими стенами замок неуловимо походил на корабль, стремящийся оторваться от пристани. Море практически окружало его, лишь северные окрестности замка, на материке, утопали в садах.
В одной из комнат западной башни у распахнутого витражного окна стоял эльф. Морской ветер перебирал его серебристые волосы. С высоты он оглядывал замок, который был закончен совсем недавно и размышлял, как уживутся тут представители различных эльфийских племен. За ним сюда последовали многие из Тэлэри и Синдар, которые не захотели оставаться в Линдоне, когда власть Гил-Гэлада, после союза с Нуменором и победы на Сауроном, полностью распространилась на западное побережье. Конечно, после падения Эрегиона, не очень то хотелось снова строить практически новое государство, но не оставлять же в Линдоне тех, кто в свое время вместе с ним выбрал опасный и неведомый путь на Восток, покинув, казавшийся тогда незыблемым, Дориат. Когда, после войны Гнева, решившие остаться в Средиземье эльфы основались между новыми морями и Эред Луином, небольшому поселению Синдар удалось сохранить независимость от государства Гил-Гэлада, потом к ним пришли многие Тэлэри и лайквенди, из тех, кто не ушел дальше на восток… Но авантюра с Эрегионом не привела ни к чему хорошему. «А ведь как чувствовал: больше одного Нолдо в одном месте ни к чему хорошему не приводит» – эльф рассмеялся, вспомнив о том, что эта фраза уже давно прижилась среди его спутников и звучала в Линдоне слишком часто, что конечно не способствовало улучшению отношений с поданными Гил-Гэлада. К счастью поражение Саурона в войне против Нуменора открыло возможность еще раз уйти на Восток. Амрот конечно предлагал гостеприимство Лауренлиндорнана, но, несмотря на всю любовь к лесу, хотелось простора. Тут и вспомнилось это место у залива, обнаруженное в одном из путешествий, почти сразу после войны Гнева. Кроме восхитительной красоты, южное побережье обладало огромным преимуществом в виде практически полного отсутствия населения. Тут не жили люди, а до больших гор было достаточно далеко, что бы быть уверенным, что гномов тут тоже не окажется. Уже когда все пожелавшие уйти с ним, поселись здесь, выяснилось, что и ни одно из племен эльфов даже не побывало здесь. Будь прибывшие Нолдор вряд ли им удалось бы так быстро обосноваться здесь: сразу потянуло бы на исследования всех окрестностей. Но Тэлэри твердо решили сначала построить Гавань, а остальные, помня о том, что мир может опять пришел не навсегда, взялись за создание укрепленного замка, что бы было куда возвращаться. Но вот основные работы закончены, впереди праздник, а затем можно будет спокойно исследовать окружающие земли. «Надо будет забраться в восточные горы, они невысоки, но там есть леса, которые понадобятся нашим морякам…» – мысли привычно возвращались к проблемам, которые каждый день приходилось решать Лорду.
С трудом оторвавшись от мыслей и вида из окна, эльф вернулся к столу, на котором стоял только, что законченный кубок. Изящный и невесомый, ножку которого обвивали два дельфина, казалось только, что вынырнувшие из морских вод, в час, когда первые звезды вспыхнули на еще не совсем потемневшем небе, а алмазы и жемчуг сохранили свет звезд и таинственный полумрак морских глубин, кубок так и просился в руки. Окинув его взглядом эльф задумался: чего то все таки не хватало… «Лис сразу бы сказал – вина», вспомнив Трандуила, старого друга по исследованию огромного леса, раскинувшегося от Эред Митрим до Эред Нимраис он весело рассмеялся. Было жаль конечно, что Лис не смог выбраться сюда: после того как они вдвоем попали к Фангорну и пробыли там столько, что король Ясного Бора счел своего единственного наследника погибшим, Трандуилу путь за пределы владений был заказан. По крайней мере, до того момента как он не подарит королю внука. А жениться Лис не торопился, уверяя, что желает еще насладиться свободой.
- Келеборн! – услышав женский голос, он обернулся. В дверях стояла стройная женщина, золотые волосы которой излучали свет чище солнечного. Простое белое платье было расшито серебристыми и золотыми цветами и необычайно шло ей.
- что тебя так развеселило?
- Вспомнил Лиса. Жаль, что он не смог приехать...
Женщина улыбнулась:
– Он все так же непреклонен… Хотя разбил уже не одно сердце. Нам остается лишь радоваться, что Келебриан явно предпочла другого.
- Ну не знаю так ли уж и стоит этому радоваться…
- Ты считаешь Элронда Нолдо?
Она вопросительно посмотрела на Келеборна, но тот уж не смог сохранить серьезное выражение лица и они вместе, словно вспомнив какую-то давнюю семейную шутку, рассмеялись.
- По крайней мере он не собирается, в отличии от твоего друга, прожить всю жизнь холостяком. Так что рано или поздно дочь нам придется отпустить.
- Согласен. Только вот когда он решится… Боюсь, что раньше мне удастся убедить Трандуила, что жена не помешает свободной жизни..
- Если его не убеждает даже твой личный пример, вряд ли поможет, что то другое… Остается уповать на Судьбу: когда полюбит, тогда и поймет все сам…
Келеборн, соглашаясь, улыбнулся: - тогда я буду рад за него… - в его глазах засверкали озорные огоньки, когда он взглянул жене прямо в глаза: - Он столько теряет… Подойдя, эльф обнял жену, и она склонила голову к нему на плечо.
- Ты не забыл, что сегодня праздник?
- Как ты могла такое подумать!!?
Келеборн поднял жену и на руках отнес ее к креслу у окна. Затем подхватил стола кубок и, приклонив колено, протянул его ей.
- Галадриэль, прими от меня подарок и пусть сегодняшний праздник будет успешным и станет началом счастливой жизни на этих землях. Тьма далеко и мы заслужили мирное время…
Галадриэль осторожно взяла в руки кубок и восхищенно замерла разглядывая его…
- Мне дорог любой твой подарок, но когда я смотрю на то, что ты делаешь я думаю, что твой народ приобретя хорошего Владыку, потерял великого мастера…
- Ты же знаешь, я не способен долго заниматься чем-то одним… Но я не слишком доволен, чего то не хватает в этом кубке, ты не находишь?
Галадриэль задумчиво посмотрела на кубок: – Вина?

Келеборн остановил коня и повернулся к супруге, которая в восхищении смотрела на окраины Ясного Бора. Она улыбалась:
- Красиво… Почему то, мне мои чувства чем то напоминают ощущения, когда мы с братом приближались к Дориату.
Келеборн кивнул
- Так и должно быть. Лес то один.
Галадриэль вздохнула.
- Иногда мне тебя сложно понять.
Келеборн с серьезным выражением лица произнес
- Если после больше чем двух тысяч лет совместной жизни, мы иногда друг друга не понимаем, то это лишь свидетельствует о том, что у нас еще впереди много интересного.
Галадриэль не удержавшись рассмеялась, и звонкий смех супруга поддержал ее. Так что спутникам Владык не составило труда, соориентировавшись на дружный смех, найти их. Вскоре небольшая процессия скрылась под покровом леса.
Келебриан с удивлением оглядывала огромные деревья среди которых вилась тропинка, и вслушивалась в ту лесную музыку что составлял шелест листьев, пение птиц, стрекотание кузнечиков, и множество иных мотивов, происхождение которых внимательный эльфийский слух мог бы определить, но никто этого не делал, наслаждаясь гармонией звучания.
- Это лес совсем не похож на то, что я видела раньше, - негромко, словно боясь словами нарушить эту музыку, сказала она обращаясь к отцу.
- Ты права. Это место, где сохранился Древний Лес, под сенью деревьев которого проснулись первые эльфы. Лес говорил с ними, делился своими чувствами, а квенди давали имена его творениям. Тогда и зародилась эта любовь между эльфами и Лесом – он замолк, конь успел сделать несколько шагов, когда Келеборн задумчиво произнес - Но не все деревья растущие вместе составляют Лес.
- Надо что бы там жили эльфы?
- Надо что бы в Лесу жили, те кто его любят. Вместе они создают волшебство, подобного которому не бывает. Я часто мечтаю провести в таком Лесу всю жизнь.
Келебриан уже было собиралась спросить, почему тогда она родилась и выросла в озерном замке, а последние годы они прожили на побережье, но она быстро вспомнила о неугомонном характере матери и вопрос так и не был задан.
Ехавшая рядом с ними девушка из свиты Галадриэль внимательно прислушивалась к разговору. Она была чистокровной нолдэ из дома Финарфина, но родилась уже в Средиземье, в начале Второй эпохе и в Лесу была в первый раз. И сейчас очарование Леса завладевало ей…
Светловолосый эльф возник казалось из ниоткуда и радостно приветствовал их. Спешившийся Келеборн сразу оказался в крепких дружеских объятиях.
- Трандуил! рад тебя видеть, затворник.
- Издеваешься..
Келебриан наклонившись к подруге сказала – А принц то симпатичный…
- Не то слово – ответствовала та, разглядывая высокого эльфа, зеленые глаза, которого искрились весельем, улыбка необыкновенно украшала черты лица, а сложен был настолько хорошо, что лишь немногие из спутников Владык могли сравняться с ним – Он ведь Синда?
- Похоже на то.
Трандуил обратив свой взор на спутников Келеборна, чуть заметно, но очень изящно поклонился Галадриэль и, подарив несравненную улыбку Келебриан, произнес:
- Дети часто похожи на своих родителей, но взять от них самое лучшее удается не всем. Вы же как я вижу сочетаете в себе вещи несовместимые. Я рад приветствовать вас в Ясном Бору.

Прошлогодняя листва чуть слышно шуршала под мягкими подошвами эльфийских сапог гостей с побережья. Тропа, ведущая к поселению Орофера была достаточно узкой и идти по ней можно было только по двое. Она причудливо вилась между стволами деревьев и эльфы то скользили в тени, то солнечные лучи дарили их волосам яркие оттенки...
Шедшие впереди Трандуил и Келеборн негромко что-то обсуждали. Но и остальные спутники не скучали, наслаждаясь приятной прогулкой по лесным тропам Королевства.
Тропа сделала еще один поворот и вывела эльфов на границы поселения. Все, кроме Трандуила и Келеборна, который уже бывал тут раньше, с интересом разглядывали дома, расположенные между деревьев так, что стволы служили одной или двумя стенами, а первые, самые низкие образовывали плотную крышу, а зачастую и опускались вниз, становясь частью стены. Дома были расположены далеко друг от друга.
Навстречу Трандуилу вышел эльф, гибкое и стройное тело, которого, слишком хрупкое на вид, по сравнение с более рослыми и плотно сложенными Синдар, так же как и синие глаза указывали на его принадлежность к нандорам и заговорил на лесном наречье.
Келеборн, чуть отстав от Трандуила, тихо сказал супруге, глазами указывая на жилище, мимо которого они сейчас проходили:
- Примерно это я имел в виду, когда…
- Я помню. Но Менегрот мне ближе.
В это момент Трандуил обернулся:
- Отец ненадолго отлучился к северному поселению. Он будет к вечеру. Позвольте я пока покажу приготовленный для вас дом.
Спустя несколько часов, когда прибывшие Синдар под чутким руководством Галадриэль занимались обустройством домов, отведенных им, Келеборн разыскал Трандуила на берегу реки.
- Я уж не думал, что ты вырвешься – в голосе Трандуила звучала легкая ирония.
Келеборн в ответ весело улыбнулся:
- Вряд ли я смог бы там чем-нибудь помочь. Не Лорда это дело…
- О как заговорил.. Привык?
- Да не без этого. А ты еще нет?
- Стараюсь.
В воздухе повисло молчание.
Трандуил первым прервал его, поглядев на солнце, клонившееся к Западу.
- Пойдем искупаемся?
- Идея достойная принца…
Спустя несколько мгновений, даже не пытавшийся сопротивляться, Келеборн оказался в воде. Вынырнув, он в несколько движений подплыл к берегу, вылез и, критически посмотрев на мокрую одежду, которая теперь подчеркивала его мускулистое телосложение, вздохнул и начал стаскивать ее.
- Знаешь, Лис, купаться лучше без одежды…
Тот рассмеялся и сняв тунику, нырнул с невысокого берега. Уже в воде, улегшись на спину, зацепившись руками за толстую ветку свисавшую у самой воды, и предоставив лучам заходящего солнца, пробиваться сквозь небольшую толщу воды к красивому обнаженному телу он ответил:
– Да ладно… Тепло же, высохнет мгновенно
– Я надеюсь – Келеборн зашел в воду, и тут Трандуил увидел у него глубокий шрам, протянувшийся от левого плеча на несколько дюймов вниз, оставшийся, скорее всего, от удара эльфийским кинжалом.
– Я знал, что у тебя сложный характер, но с кем же из эльфов ты подрался? – в голосе звучали нотки изумления.
Келеборн на мгновение опустил взгляд, посмотрев на плечо. …Удар был очень силен, я почувствовал резкую боль в плече, и кинжал выпал из левой руки, которая безвольно повисла вдоль тела. Рефлекторно я упал на колено уворачиваясь от следующего удара. Темноволосый нолдо по инерции пролетел мимо, но сразу развернулся. Ледяная ненависть волнами исходила от него. Но это только придавало сил. «Надо встать»… С трудом увернувшись от еще одного удара я окинул зал, но видел, что никакого оружия больше нет. А Келебримор наклонившись поднял мой кинжал. Я пытался понять смогу ли сделать еще одно движение левой рукой… «Видишь как все просто Синда... Ты умрешь здесь, а утром твое тело ирчи поднимут над своими бандами и твои воины умрут, пытаясь им отомстить. Тогда Эрегион будет только моим. Это будет великое нолдорское государство. И у него будут великие Король и Королева». Я смотрел в его темные серые глаза и не мог понять, как любовь может привести фэа к такой ненависти и одержимости. Таким я видел в глазах Галадриэль Феанаро, когда она вспоминала о мятеже в Валиноре. Неужели это черта Нолдор? Не это ли их Рок?
Он бросился на меня, но мое тело быстро вспомнило все то, чему учил Белег. Обманным движением показав что буду уходить вправо, в последний момент я смог уклониться влево, оказался за спиной противника и, стиснув зубы от боли, заставил левую руку действовать одновременно с правой. Мертвым захватом, обхватив его под руки, завел свои ладони на его голову и повалил на каменный пол.
Звон клинков выпадающих из его рук был необычно громким. Коленом я уперся в основании шеи и замер, боясь сделать последнее движение. «Можно ли убить за любовь?»
Келебримор только начал осознавать что он проиграл. Голос его был хриплым, а мысли спутанными.
«Слышишь Синда… Давай убей меня… Ты все равно потеряешь ее. Она приняла мое кольцо, и оно когда-нибудь уведет ее из Эндоре. Уведет в Валинор, где я смогу возродится, а ты никогда не решишься пойти туда»
Я слышал его голос и мысли, и чувствовал, что он верит в то, что говорит. Видел Галадриэль берущую кольцо с белым камнем, чувствовал силу заключенную в нем. Я хотел кричать «Не надо, не делай этого», но понимал, что не смогу остановить.
Руки мои напряглись и тут я понял, что все равно сделаю это. «Намо, перед тобой держать ответ, я буду готов нести любую кару за все совершенное. Искажение слишком сильно в этом мире. Прости»
Мой руки скользнули ему по подбородок, в глазах у меня помутнело от боли. Я чуть надавил коленом и хруст позвоночника прогремел как раскаты грома, витражи в окнах задрожали, потом я понял что это и вправду гром. Я встал и посмотрел на мертвое тело великого мастера. Затем поднял его.
… Утром войска Саурона напали на нас. Впереди, как знамя, они несли мертвое тело Правителя Эрегиона…
Келеборн поднял глаза.
- Да ничего особенного. На учебном занятии отвлекся, и получил от молодого Тэлери. Он еще не умел останавливать удар.
Трандуил согласно кивнул – ну с кем не бывает.

Посланец Гил-Гэлада уверенным шагом преодолел пространство отделявшее его от короля Ясного Бора и, окинув взглядом расположившихся на поляне эльфов, начал свою речь:
…Король Элдар желает узнать: собираются ли жители лесов участвовать в войне против извечного Врага эльфов Саурона, чья власть ныне распростерлась над Средиземьем, или вы по-прежнему будете отсиживаться в чаще, прячась за спинами Элдар и наших союзников, Гондора и Арнора?
Тон посланца был холоден, но в словах сквозило с трудом скрываемое презрение.
Трандуил сжав руки стоял спиной отца, с трудом сдерживая в себе желание вышвырнуть наглеца за пределы Леса… Но Орофер понимал, что он поставлен в положение, когда отказ невозможен… Участвовать наравне со всеми эльфийскими племенами под командованием Гил Гэлада? Теперь поступить так он не мог.. «Этого то он и добивается.. Неужели теперь моя очередь..»
- Эрейнион, сын Фингона, Владыка Эльдар узнает решение мое решение завтра…
…На поляне, где собрались ближайшие друзья короля царило молчание. Орофер внимательно посмотрел на лица собравшихся и горько произнес:
- Думаете у нас есть выбор?
В глазах Синдар была видно, что так они не думают. Все понимали, что не выступить на стороне Эльдар и нуменорцев, это мгновенное обвинение в пособничестве Саурону. Места для нейтралитета не было.
- Ясный бор вступит в войну с Сауроном..
Слова как смертный приговор…
- Но кто-то должен остаться здесь.
Трандуил замер, и вскинул глаза на отца. В пылающем взоре явно читалось обещание, что он этим кем-то не будет.
- Локил, я рассчитываю на тебя.
Глава разведчиков склонил голову, принимая приказ своего короля.
Орофер снял с головы венок из листьев, всех деревьев росших в Лесу, служивший ему короной и осторожно передал Локилу.
- На войну надо идти рассчитывая победить, но что будет нам неведомо. Если нити Вайре приведут меня и моего сына к гибели, вашим королем станет Леголас…

Они шли согласно полученному от Элдар плану уже несколько дней. Невдалеке виднелись холмы. По договору именно на этих холмах они сегодня должны были встретиться с основными силами Гил Гэлада.. Но их не было.

Атака была неожиданной. Лавина орков захлестнула передние ряды армии. Орофер успел отдать приказ отправить нескольких гонцов в ту сторону где должны были стоять Элдар и нуменорцы прежде чем ринуться в бой..

Трандуил отразил удар очередного орка и вскочив на коня окинул взором поле боя. Картина была ужасна.. От армии Ясного бора оставалась лишь половина, он разглядел отца сражавшегося на противоположном фланге.. Машинально отбил стрелу, тренированное тело казалось действовало само по себе..

Туча стрел обрушилась на передние ряды орочьей ватаги давая возможность нандор отойти и сгрупироваться… Небольшой отряд всадников врезался в левый край темной армии, клином прошел сквозь нее создавая возможность для отхода.. Самый высокий из всадников подлетел к Трандуилу.
- Келеборн?
- Трандуил, надо уходить отсюда. Нам тоже долго не выдержать, со мной только мои Синдар, а нас мало. Собирай своих.
- Но мой отец? Трандуил бросил взгляд в сторону откуда только что пробился отряд Келеборна и где он в последний раз видел отца.
Синда помрачнел, и отвел глаза…
- Мне жаль. Мы опоздали… Мои воины смогли только вынести тело.. Прости.
Трандуил покачнулся как от удара, Келеборн жестко схватил его за плечо..
- Не время переживать сейчас! Трандуил, ты теперь их король, ты несешь ответственность за тех, кто еще жив. Надо отступать.
Трандуил бросил взгляд на перестраивающихся орков, ненависть полыхала в его глазах..
- Мы отступим, но не надолго. Как только подойдут основные силы…
- Трандуил, не им надо мстить. Неужели ты не понимаешь? Вас тут никто не ждал! Я отправился сюда просто на разведку, здесь не должно было быть остальных сил. Они идут через Минас Тирит и по побережью…
Трандуил казалось не слышал его..
… - Эрейнион?
- да..
- Я видел его лишь раз, но почему то каждый раз на мое сердце ложится тень. Кажется, что мне предстоит что-то потерять из-за него.
….
Тебя, отец??! Но почему..?
….
- Когда-нибудь ты станешь королем, Орофер смотрел ему прямо в глаза, - тогда поймешь, что жизнь твоя будет принадлежать твоему народу. И обязанностей у тебя будет куда больше чем прав. Так что мой запрет оправдан. Считай, что ты начал становиться королем.
….
- Ты прав. Голос Трандуила был холоден, металл звучал в нем.
Он развернулся и поскакал к основным силам Ясного Бора, на ходу отдавая приказы о подготовке отступления.

Он шел по нему в последний раз, разрывая нити, что связывали их. Золотые листья под его ногами тоскливо шуршали, печаль притаилась в кронах деревьев, утренней росой падали слезы, кровью казались алые цветы. Лес умирал. Ему казалось, что вместе с ним. Сознание того, что он будет дальше жить, а Лес умрёт, разрывало сердце. «Я не вынесу этого». Но он шел, приближаясь к невидимым границам, после шага за которые, пути назад не будет.
«Останься!!!» кричали ему вслед деревья, многие из которых он посадил сам.
«Останься…» – шептали ему травы.
А Лес молчал. Молчал не понимая, но принимая свою Судьбу.
Он споткнулся о покрытый мхом камень и упал. С трудом встал на колени и посмотрел на виновника. Камень был необычной формы, и он вспомнил, как ребенком он разыскивал такие камни в укромных местах Дориата и давал им имена. Это воспоминание заставило его сердце сжаться и он с трудом сделал следующий вдох. Боль в груди стала невыносимой, но он нашел в себе силы подняться и сделать несколько шагов вперед. Потом еще шаг и еще. Он не знал, сколько прошло времени, когда вдруг все закончилось. Боль ушла. В сердце была пустота. Он не с мог заставить себя обернуться и упал на траву спиной к лесу. Слезы катились из его глаз, хотя он этого и не сознавал. Эльф уронил голову на колени и погрузился в забытие.
А за его спиной шумел обыкновенный лес. На полянах росли цветы, которые люди вскоре назовут одуванчиками, и даже те немногие кто видел их до этого, не сможет узнать в них эланоры. С меллорнов облетали последние листья и вскоре клены, дубы и лиственницы заступят на их место. Где-то в потаенных уголках еще теплилось то, что люди называют волшебством, а эльфы не называют никак, потому что для них это естественное состояние природы, которая дарит им свою любовь, но всему этому предстояло уйти, потому, что некому было принимать любовь, а безответная любовь умирает...
Ночь вступила в свои права, когда эльф очнулся. И тут же почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Он не поднял глаз, но уже знал кто это.
- Зачем ты пришел, Лис?
Светловолосый зеленоглазый эльф стоявший невдалеке сжал зубы.
- Посмотреть на твой выбор. Что бы понять, что я никогда так не поступлю с Лесом.
- Убей меня…
- Ты уже мертв. Ты стал другим. Ты никогда не сможешь забыть, что пережил.
- Время лечит, - он сам не верил в то, что говорил.
Трандуил лишь покачал головой – «Я останусь до конца. Если надо мы станем забытым народом, но не оставим Лес».
Выбравший любовь встал, и его серые глаза встретились с зелеными глазами выбравшего Лес. Каждый видел в глазах другого сожаление о том, что было утрачено и надежду на то, что выбор был правильным.
Громкий шелест листьев и хлопанье крыльев взорвали тишину. Келеборн посмотрел, как птицы полетели на Север, в сторону Ясного Бора, последнего Волшебного Леса, вздохнул и, не говоря ни слова, пошел на Запад.

+1

2

Азрафэль

Ар-Фаразон

      Государь отошел от окна. Улицы Арминалэта, как всегда в этот час, были полны народа. АрФаразон точно знал, что тяжелые железные врата распахнуты, и пестрая толпа медленно вливается в них, поглощаемая громадой Храма. Король медленно провел рукой по резной спинке кресла. По драгоценному красному дереву извивались драконы, символы непобедимости Анадунэ и самого Ар-Фаразона. Драконы на ощупь были гладкими и теплыми, они как будто сами извивались под рукой, неспешно складываясь в кольца, распрямляясь и изгибаясь. Государь перевел взгляд на старинные песочные часы: белый песок бежал тонкой, непрерывной струйкой. Его Величество плотно сжал губы. Эти часы точно так же отсчитывали время его деда, и дяди, и отца, и еще многим, жившим до них. Так же ныне они отсчитывают и его время. И, судя по всему, часам недолго осталось ждать нового владельца.

       "...Время течет, как песок, утекает, как вода меж пальцев. Каждое мгновение протекает через человека, забирая песчинку жизни. Кажется, вот оно, мгновение - но только воспоминание о нем остается. Все рушится временем: скалы станут песком, море - сушей, плодородные земли - пустыней, великие города - руинами. А человек уносится временем быстрее всего. Куда? Кто ж знает... Но ждет его в конце той дороги только Тьма и забвение, только мертвый покой небытия..."

       Ар-Фаразон подошел к зеркалу, висевшему на стене залы. Но посмотрел сначала не на отражение, а на тяжелую золотую раму. Потом, как бы нехотя, перевел взгляд в глубину стекла. Оттуда на Короля смотрел уже немолодой, но еще очень крепкий и статный человек. И, хоть в его волосах уже кое-где стали заметны серебринки, властный взгляд оставался все еще ясным и твердым. Да, спина Государя была пряма, рука - сильна, движения - проворны и резки. Но он знал, что старость уже на подходе. Эти седые волосы, складки вокруг глаз и жесткого рта, легкое дрожание рук по утрам... Король знал, что это значило. Лет десять - пятнадцать старость будет играть с ним, притворяться, что все в порядке, что ее как будто бы нет, и жизнь прекрасна и полна счастья. Потом ей надоест играть и она покажет свое подлинное лицо. Буквально за пять лет волосы станут совсем белыми и редкими, спина сгорбиться так, что придется ходить, опираясь на плечи слуг, кожа сморщится, как печеное яблоко, движения станут неуверенными и слабыми. А затем старость пошутит в последний раз, она отнимет разум. Старый человек беспомощней грудного ребенка, его нужно кормить жидкой кашей и постоянно следить, как бы он чего не натворил, ведь он не помнит даже собственного имени.
      Государь гневно обвел глазами залу. Как было бы просто найти виновника старости и наказать его. Уж Ар-Фаразон смог бы это сделать... Но увы, виновника не так легко найти. А время все уходит. Все чаще и чаще смерть приходила к роду Королей слишком рано. Рано умерли и дед, и дядя, и отец. Особенно отец. Но к нему, Королю Анадунэ, смерть подкрадывается что-то чересчур поспешно.
      Ар-Фаразон прошел в длинный, широкий коридор, заканчивающийся лестницей. Коридор был ярко освещен множеством светильников, бросавших разноцветные огни на стены, пол и потолок, также сверкавшие разноцветными камнями мозаики. В самом центре потолка была выложена пятиконечная Звезда Анадунэ, блики разбегались от ее рубинов и алмазов. По стенам коридора в неглубоких нишах находились фрески, изображавшие всех Королей и Королев Анадунэ. Государь быстро прошел мимо строгих фресок своих предков, мимо прямого взгляда Гимильзора, ищущего взора Алдахиля, подозрительного Тар-Минастира, презрительного Тар-Атанамира и замедлил шаг возле изображения деда. Его Величество Ар-Гимильзор взирал на потомка, надменно оттопырив нижнюю губу и прищурив глаза. Да, таким он и был, яростный Король, ненавистник эльдар и Верных. Одно из первых воспоминаний Ар-Фаразона - восседающий на троне дед. Короткие, рубленные фразы, сильные, энергичные движения. Дед никогда ничего не просил, только требовал, и всегда получал то, к чему стремился. Только бессмертие не смог он получить, и вслед за своими предками сошел в пещеры Минултарика. Свое яростную энергию и ненависть к почитателям Валар Ар-Гимилзор передал своему младшему сыну, отцу Ар-Фаразона Гимильхаду. Отец... Как же он был похож на деда. С годами это сходство усиливалось, как будто бы покойный Король решил прожить вторую жизнь. Свою неукротимую ярость Гимильхад направил на брата, по праву ставшего королем Анадунэ. "В мать пошел, всегда отцу перечил. От Верных ныне некуда деться, весь Остров заполонили" - часто говорил он, мечтая о тех временах, когда эльдар запретили встречать на побережье, а Верных лишали земель, и многие из них покидали Анадунэ. "Добра он Острову не принесет. Гнилое звено в цепи". Вот фреска Тар-Палантира. Слишком бледное и худое лицо, больной, даже безумный взгляд. Говорят, что государь Тар-Палантир обладал даром пророчества. Ар-Фаразон в это не слишком верил, но некоторые вещи Тар-Палантир действительно угадывал, как угадал будущий брак дочери Мириэль и племянника Фаразона. Король Анадунэ смотрел на лица деда и дяди, но думал об отце. Всю свою любовь, такую же яростную и исступленную, как и ненависть, Гимильхад обрушил на единственного сына. Он любил его именно слепой любовью, не замечая ничего вокруг и не замечая даже своего сына за этой любовью. Тень легла на лицо Ар-Фаразона. Он часто спорил с отцом, до хрипоты, до слез. И только после его смерти понял, чем был для него отец. Гимильхад смог передать сыну тот гордый дух, что правил Алдарионом в его странствиях, дух, сделавший Анадунэ самой великой державой, равной которой не было и не будет. Да, сам Ар-Фаразон никогда не был "гнилым звеном", и по праву гордился тем, что величие Анадунэ во дни его правления возросло многократно.

      "...Великие не ждут, когда им предложат. Они просто берут желаемое. В этом их право, их величие. Их сила - в возможности взять. Великие Короли попирают ногами народы, и народы радостно ползают в пыли, отдавая дань величию Королей. Власть - это власть над жизнью и смертью людей. Люди живут, как приказывают им владыки, и умирают так, как приказывают им. Знать, что человек находится целиком в твоей воле, что он будет думать, чувствовать и поступать так, как ты этого возжелаешь - вот истинное наслаждение властью".

      Государь прошел к лестнице, лишь мельком глянув на изображения Ар-Зимрафель и себя самого. Не было настроения любоваться собой и своей супругой в молодости. Ар-Фаразон спустился в залу, называемую Залом Размышлений, а попросту - рабочей залой. Зала была уютна и невелика, в ее глубине всегда мерцал камин. Здесь были самые разные вещи, надобные Королю в размышлениях: карты Острова и чужих земель, синие рисунки созвездий, недочитанные и особо любимые свитки. Иногда, к ужасу церемониймейстера, Государь приводил в это святилище мысли своего любимого пса, волкодава Хуана. Пес осторожно обнюхивал свитки и карты, а потом забирался под стол, укладывая на колени Короля большую губастую морду. Ар-Фаразон рассеяно сел за стол, развернул первый попавшийся под руку свиток. Из него выскользнул и гулко ударился о черную крышку стола медальон, величиной примерно с женскую ладонь. Государь сдвинул брови: он узнал медальон. Он изображал Звезду Эарэндиля, серебряную и сияющую. Король взял в руки Звезду, прикоснулся к ее колким лучам. Этот медальон когда-то, очень, очень давно, подарил ему в залог дружбы Амандиль. Лорд Арбазан, как его называют на адунаике. Государь нахмурился. Лучший друг, тот, из-за кого он так часто препирался с отцом, лучший советник и честнейший человек на всем Острове ныне мятежник и враждебен Королю. Ар-Фаразон не верил, что в тихом доме в Азулад плетутся коварные интриги и зреют ужасные заговоры. По крайней мере, не при Амандиле. Конечно, фанатизм его сторонников может наделать много бед, включая и заговоры, но сам Амандиль никогда бы не стал ни участвовать в них, ни поощрять их. Многие не понимали, почему Король не покончит с Верными раз и навсегда, почему не уничтожит семейство бывших князей Андустара. Государь покачал головой. Ради старой дружбы он терпит мятежную семью. А с Нимрузиром можно было бы даже беседовать на философские темы, если бы не упорное заблуждение, если бы не старые идеи, владеющие его умом. Ар-Фаразон едва заметно пожал плечами. Эти Верные никак не могут понять, что времена изменились, что верность их устарела и обветшала точно так же, как старые, изношенные одежды. А они упорно цепляются за старое и твердят на протяжении веков об одном и том же: о Валар, об эльфах, о борьбе Света и Тьмы. Но история не стоит на месте, старые представления сменяются новыми, лучшими, разум теснит суеверие. Верные же не желают этого замечать, они встают на пути прогресса, мешают дальнейшему развитию. Никак не желают замечать, насколько низки и раболепны они сами перед Высшими, насколько унижают человеческое достоинство их идеи, ставящие на первое место существ, по природе отличных от человека. Государь положил Звезду на стол. Возможно, всему виной глупое поклонение бессмертию, уверенность в том, что бессмертные существа выше и лучше смертных людей. Если бы Амандиль пришел просить прощения, Ар-Фаразон даровал бы ему такую милость, он бы смог убедить старого друга... Но нет, Амандиль гордо замкнулся в Азулад, после его ухода из Совета они больше не виделись.
       Король вышел из залы. Проходя по длинному узкому коридору, он продолжал мысленно спорить с Амандилем. Верные так ополчились на Храм, как будто бы увидели тень старого Врага. И не увидели, что враг-то поджидал их там, где они не ждали. Самые их верные друзья оказались врагами.... Государь невесело усмехнулся над каламбуром. Поклонение в Храме, эти странные, на первый взгляд, жертвоприношения оказались действенными. Много лет адунаим чтили Единого и Авалоим, много лет верили эльфам. Что же они получали за свою верность? Несколько жалких цветов с Запада, да пригоршню камней, да молчание. И Запрет. Мулькэр же принес силу, и пророчества, и видения, которые всегда сбываются, и продление жизни. Это только самое начало, Он обещает еще больше...

      "Нет никакого Эру Единого. Валар сотворили призрак, иллюзию, ложное видение. Они обманывают вас, чтобы управлять вами. Ибо в чьих руках истина, в тех руках и власть. Мэлэко, ваш истинный Творец, был незаслуженно очернен, унижен и удален от мира сего. Но ждет Он смелых и сильных духом людей, Своих детей, что придут на Запад и отомкнут Врата Ночи, и освободят своего Отца. А чтобы доказать Свою истинность и силу, шлет Он разные знамения через своего вестника и слугу..."

      Государь повернул налево, потом еще раз налево. Он остановился у белых дверей, богато украшенных золотом, даже богаче, чем все остальные двери дворца. Перед дверями сидела небольшая белая собачка, но Ар-Фаразон не нагнулся, чтобы погладить ее. Собачка была всего лишь механической игрушкой, и Королева не допускала ее к себе в опочивальню. Государь немного постоял у двери, потом властно и решительно постучал. Получив ответ, он растворил двери и вошел в залу.
      Государыня Ар-Зимрафель сидела на убранной постели и расчесывала свои длинные, густые волосы. Она посмотрела на Короля с усталым ожиданием.
       - Приветствую тебя, господин мой, - официальная фраза Государыни как будто совершенно заморозила воздух вокруг, и Ар-Фаразон почувствовал знакомый укол в груди.
       - Приветствую, госпожа, - несколько раздраженно ответил Государь.
       - Что привело вас ко мне... - Ар-Зимрафель начала было снова формальную беседу, но Король прервал ее.
       - Зачем ты говоришь так со мной теперь, Зимрафель? Разве мы не супруги? Жене пристало бы быть поласковее со своим мужем.
       Королева вспыхнула, но глаз не отвела. Ее небольшое тело напружинилось, как будто бы Государыня хотела вскочить. - Не поют птицы в клетках, даже если клетки золотые, - и встряхнула волосами.
      Ар-Фаразон невольно залюбовался своей Королевой. Она все еще была очень хороша, действительно, самая прекрасная из рожденных на Острове! Старое, теплое чувство вновь захлестнуло Короля. Ну, не будь же такой упрямой, моя звездочка, вспомни нашу любовь, неужели же ты все забыла? И рассветы в полях, и поцелуи украдкой, и тайную помолвку, свидетелем которой был лишь Амандиль. Сколько подарков было тебе подарено, сколько золота и драгоценных товаров приведено из-за моря... Вспомни только, и Государь простит тебя.
       - Вот как? Значит, и эта комната, и дворец для тебя всего лишь клетка? Тюрьма, лучше сказать? А я, по-твоему, кто, тюремщик?
       - Вам, Государь, лучше знать, кто вы. И напрасно думаете укорить меня дворцом. Он принадлежит мне по праву.
       Ар-Фаразон вспыхнул. Видимо, Зимрафэль намекала на то, что Скипетр передала она добровольно, и что по-прежнему остается правящей Королевой. А он, Государь, всего лишь облагодетельствованный полководец, подданный, которому разрешили поиграть в Короля.
       - Но дворец перестроил и обновил я, и заполнил его вещами, которые тебе и не снились. Под моей рукой адунаим пришли к новому расцвету. Покорены множество земель, и Королей Анадунэ теперь будут называть Истинными Владыками Земли.
       Государыня посмотрела на Ар-Фаразона с некоторым удивлением.
       - Никто и не отрицает ваших заслуг, Государь. Думаете, ради них мне стоит быть с вами "поласковее"? Но супружеское счастье совсем не то, что государственные дела...
       Гнев Короля не исчез, но как-то притупился. Государь заметил серебряный волос в темных волосах Королевы, мелкие морщинки в уголках глаз. Этого не было раньше. Ар-Зимрафель тоже старилась, хотя и медленнее, чем Король. Медленно ли, быстро ли, но старость и смерть все равно возьмут свое и прекраснейшая из женщин и Королев спуститься в те пещеры, откуда нет выхода смертным. Пока нет...
       - Что ж, как пожелаешь. Я не тюремщик и не стану заставлять тебя делать что-либо против твоей воли, - Государь стремительно поклонился и пошел к выходу. На самом пороге залы он обернулся.
       - Я люблю тебя, Зимрафэль, - сказал он и быстро вышел. Но все же он заметил, что на глазах Королевы задрожали крупные жемчужины слез.
       Ар-Фаразон почти бежал по коридорам, лестницам и залам дворца. За что его так несправедливо обидела Зимрафэль? Разве он не доказал, что достоин зваться Королем Анадунэ? Разве не он одержал величайшую из побед со времен изгнания Мэлэко? И ныне самый заклятый враг Анадунэ служит Острову и Королю, как преданнейший вассал...

      "...Прости мне, о великий Государь, все мои заблуждения, все мои деяния против тебя. Ибо ты сияешь, словно Солнце, затмевая собой всех прочих правителей прошлого и настоящего. И в свете твоем стало ясно мне, что напрасно я мнил себя великим королем и воителем, напрасно в неразумии своем враждовал с твоими подданными, в безумии называя их захватчиками Средиземья. Ныне вижу, что единственный, кто по праву зовется Королем Востока и Запада, Севера и Юга - ты, Государь. Потому слагаю я с себя корону и покорнейше прошу оставить мне жизнь, дабы смог я искупить то зло, что причинил тебе и твоему народу. Те же народы, что были до этого под рукой моей, станут твоими, и будут покоряться воле твоей во веки веков беспрекословно и радостно. Мне же позволь поклониться тебе, и стать твоим верным псом, и назвать тебя господином и повелителем моим..."

      Ар-Фаразон резко остановился. Дворец был слишком тесен для его размышлений. Король спустился вниз по бесконечным, опутывающим весь дворец лестницам и очутился во внутреннем дворике. Он вошел в невысокий домик, и тут же Его Величество обступила свора лающих, взвизгивающих, виляющих хвостами собак. Собаки были все большие и средние, гончие, легавые и волкодавы, и каждая собака мечтала поздороваться с любимым хозяином. Они прыгали, ласкались, лизали Королю руки, а некоторые - и лицо. Государь, смеясь, отмахивался от особенно бурных ласк, и гладил каждую собаку. Он долго гладил старика Хуана, его пепельно-серую с седыми волосками шубу. Хуан преданно глядел темными глазами и торопливо лизал большим мокрым языком руки Ар-Фаразона. Государь любил собак, и псарня была одним из самых роскошных надворных построек дворца. Среди мохнатых бессловесных друзей, в чьей преданности уж точно можно было быть уверенным, горечь от разговора с Королевой таяла. Да, уж Ар-Фаразон показал всем, что умеет добиваться своей цели. Сначала его любили немногие, но он сумел завоевать сердца людей. И сердце Зимрафэль... Тогда ее звали Мириэль. И, добившись ее любви, он получил то, к чему стремился многие годы - Скипетр. Получил не силой, как говорят ныне некоторые приспешники Нимрузира, а как свободный дар любви. Ар-Фаразон стал Королем по праву, и он не унизил себя унижением Королевы. Что следовало потом, знал только он сам. А потом была недолгая радость - и опустошение, тоска. После долгих лет трудов и ожидания он получил все, чего желал. И не знал, какую цель преследовать дальше, за какой звездой гнать корабли. Ни древние свитки, ни звезды, ни морские просторы не влекли его. В это время, как нельзя более кстати, в Средиземье зашевелился древний Враг. И Государь помчался на новую войну радостно, обретя наконец желанный смысл жизни. Блистательная победа, триумф лишь на время успокоил тягостное томление Ар-Фаразона. Слишком быстро и легко окончилась эта война. Зигур, конечно много сделал для Острова и для него лично. Он дал новую веру, и эта вера на время заняла Короля. Постройка Храма, различные хлопоты... Но теперь, на склоне лет, Государь опять хотел большего.
      Король попрощался с собаками и вновь вернулся на лестницы дворца. Теперь он шел не вниз, а вверх. Он всходил все выше и выше, пока не вышел на башню - самое высокое место дворца. Оттуда можно было смотреть во все стороны света через широкие окна. На Западе Солнце медленно заходило за горизонт, оставался лишь небольшой его краешек. Государь угрюмо нахмурил брови. Неужели ему, величайшему владыке из всех, когда-либо ступивших в мир, придется стариться и умирать, как самому обычнейшему смертному? И более нечего ему совершить. Ар-Фаразон взглянул на Восток. Там, за сгущавшимися сумерками, лежало Средиземье. Оно было еще не полностью покорено: многие дикие народы и эльфийские королевства жили своей жизнью, и им не было дела до Владыки Земли. Но покорение Средиземье - теперь слишком легкая задача для Короля. Он знал, что его армия, соединенная с армией сторонников Зигура, очень быстро сломит сопротивление эльфов и еще быстрее - сопротивление дикарей. Дикари, по правде сказать, вообще не будут сопротивляться. Стоит им увидеть многотысячную армию, и они сами прибегут просить мира. Даже слух о приближении такой армии сломит их, даже тень ее. Нет, войны в Средиземье не могут стать достойным завершением жизни великого Государя. Особенно, если жизнь так не хочется заканчивать.
      Ар-Фаразон обернулся на Запад. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, только небо еще светилось от его прощальных лучей.

      "Что есть Запрет? Почему Валар так стремятся оградить от вас свой Блаженный край? Они боятся вас, людей. Боятся, что вы получите назад той великий дар, что подарил вам ваш Отец. Он оставил вам в подарок целую Вечность, бессмертие достойнейшим и долгую, очень долгую жизнь преданным подданным. То, что вы имеете сейчас - жалкие крохи, что бросили вам стихии подобно тому, как во время пира бросают кости собакам. Но вы достойны большего, и больше всех - ты, Государь. Творец даст тебе и иным достойным тысячи миров, коими можно будет править в свое усмотрение, тысячи, а не один этот жалкий мирок, зовущийся Ардой. Бессмертие и власть - не этого ли ты всегда желал? Так получи же то, что причитается тебе по праву! Армия твоя сильна, как никогда, и она превосходит армию Бессмертных. Пусть вы пока лишь смертные люди - по дару Отца вашего вы стоите пятидесяти таких, как эти изнеженные рабы Стихий. Вот будет дело, достойное такого могущественного правителя..."

      Ар-Фаразон долго следил за умирающим закатом. И когда в небе зажглась первая звезда, принял решение. Он сразу почувствовал сильное облегчение, как будто бы проклятый вопрос, мучивший его весь день, придавливал его к земле, не давал дышать. Теперь же все стало просто и понятно, и Государь впервые за много лет почувствовал себя молодым. В воздухе висело благоухание множества садов, город внизу горел разноцветными огнями, и фонарщики зажигали все новые, беспечно распевая старые Песни Фонарщиков. Король спокойно смотрел на город, улыбаясь нахлынувшей радости.

      Государь спустился к королевской канцелярии поздно вечером. Разумеется, кроме бессменного Хаубэта там сидел и Зигур. Знаком Государь отпустил письмоводителя. Советник и Король посмотрели друг на друга: Советник - выжидающе, Король - спокойно и властно.
       - Я принял решение, Зигур. Я построю флот и поплыву на Запад.
       - Мудрый шаг, Ваше Величество, - проговорил Зигур с поклоном. Если он что-то и почувствовал, то ничем не показал этого.
       - Готовь документы. Мы строим большой флот, но никто пока не должен догадываться о том, куда он поплывет. Пусть все юноши опять учатся военному делу. Нам понадобятся все, способные держать в руках оружие. - Зигур молча поклонился.

      А с Запада в это время наползала большая туча, застилая чистый горизонт. Она была похожа на гигантского орла, распахнувшего крылья и сыпавшего из них молнии...

+1

3

Анариэль Ровэн

Сватовство к Мириэль

Don't tell me it's not worth fighting for
I can't help it, there's nothing I want more
You know it's true, everything I do, I do it for you

Bryan Adams

Минули годы, сбылися пророчества,
Вновь я на волны гляжу с корабля...
Друг мой, отныне мое одиночество
Уж не разделит тебя от меня...

С.Калугин

На следующий день после разговора с Амандилем Наследник Королевы Тар-Мириэль, выполняя данное другу обещание, сел на своего белого коня и отправился на северо-запад в сопровождении десяти всадников.
       Небольшая усадьба стояла в лесу, вблизи опушки, от которой поднималась вверх, на прибрежные скалы, вересковая пустошь. Но здесь, в лесу, среди шума благовонных сосен и можжевельника, не было слышно моря и не чувствовалось его запаха. Дом этот Мириэль велела построить с полвека назад. Она приезжала сюда три или четыре раза в год, находя с каждым разом все больше приятства в доме, его расположении и окружающей местности.
       За простой деревянной калиткой без замка или щеколды Фаразона, оставившего эскорт возле отдельно стоявших служб, встретили павлины. Важные птицы, кивая своими увенчанными золотистым хохолком головами, бестрепетно подошли поближе взглянуть на незваного гостя. Фаразон узнал свой давнишний подарок: Мириэль любила всякую живность, и он посылал ей диковинных птиц и зверей, водившихся в Средиземье. Своей неуместной пестротой сине-зеленые переливающиеся павлины напомнили ему Харад. Птицы посмотрели на него, и одна из них, открыв изогнутый клюв, пронзительно закричала. Потом павлины развернулись и, волоча по плитам дорожки свои сложенные хвосты, похожие на свернутые половички, величественно прошествовали к дому, видневшемуся за зарослями высоких, по плечо, синих цветов. Фаразон последовал за птицами.
       Все в садике выдавало женский вкус: дорожки, аккуратно выложенные плитками ракушечника, ухоженные куртины, где цветы были посажены так, чтобы высокие не загораживали низкие и чтобы их оттенки сочетались друг с другом приятнейшим для глаза образом.
       Обойдя круглую клумбу с цветочными часами, он свернул к увитой розами беседке. Ступив под ее благоухающий свод (непослушная ветка осыпала его белыми лепестками), он увидел здесь золоченый деревянный табурет. На красном бархате сидения лежал свиток. Фаразон поднял его: трактат о воспитании гончих псов. Улыбнулся про себя и положил обратно. Вкусы со временем не меняются: на ухоженных клумбах он заметил следы больших и маленьких собачьих лап. Но вокруг было тихо, и ни один пес не лаял и не бежал навстречу, размахивая хвостом, ушами и языком.
       Он подошел к дому: крыльца не было, дверь открывалась прямо в мощеный белым камнем маленький дворик, в углу которого росло стройное пирамидальное деревце. Фаразон остановился: он вдруг почувствовал себя чужаком, незваным гостем рядом с этим темным, лелеющим свою одинокую печаль кипарисом.
       Он прислушался: в доме тоже царила тишина, словно там никого не было. Фаразон вдруг почувствовал, что боится этой встречи, боится этого разговора, который должен решить его судьбу. Как всегда, осознание страха заставило его пойти вперед: он протянул руку и постучал в простую дверь темного дерева.
       Тишина. Он с облегчением вздохнул, но тут в доме раздались шаги, и дверь, заскрипев, отворилась. На пороге стояла Королева, словно простая служанка, вышедшая открыть дверь гостю.
       Мгновение они смотрели друг на друга - звон крови заглушил для них жужжание пчел и шепот сосен - а потом Фаразон опустился на колено и склонил голову, глядя на белые камни дворика:
       - Я приветствую Королеву Нумэнора.
       - С возвращением Домой, Наследник Скипетра.
       После формального приветствия Фаразон, поднявшись с колен, молча поглядел на Королеву сверху вниз: Мириэль была не по-хорошему бледна, глаза обведены тенью. Бледность Королевы подчеркивал черный траурный наряд. Фаразон нахмурился: обычай предписывал Королю или Королеве после принятия Скипетра облачаться в белые одежды.
       - Добро пожаловать, - негромко произнесла Мириэль, склонив голову. В искусно уложенных черных косах белела седая прядка.
       - Добро и тебе, ...государыня, - он хотел назвать ее по имени, но почувствовал, что голос его не послушается.
       Королева подняла на гостя глаза - две ясные серые звезды:
       - Ты, должно быть, устал с дороги. Пойдем в дом. Сегодня жарко.
       По недлинному коридору она привела гостя в небольшую квадратную столовую, выходившую в сад высокими арками. Здесь было прохладно, а посреди столовой стоял накрытый на двоих стол.
       - Откуда ты узнала о моем приезде? - не выдержал Фаразон.
       Королева взяла со столика в углу кувшин с водой и поставила его на стол в центре комнаты:
       - Ниоткуда. Я велела накрывать к каждой трапезе два прибора с того дня, как приехала сюда, - Мириэль невесело усмехнулась. - Сначала я хотела отдать приказ не допускать тебя к себе, но потом решила, что Королеве не пристало прятаться...
       Он подошел к ней и взял ее руки в свои. Точеные пальцы были белы и холодны как когда-то виденный снег.
       - Ты не рада мне?
       Мириэль молчала, опустив голову.
       - Ответь мне, я должен знать.
       - Я должна говорить с тобой как Королева, - жестко произнесла Мириэль. - Все остальное неважно. Ради блага королевства...
       - Не прежде, чем я получу ответ на свой вопрос.
       Мириэль подняла голову, ее глаза сверкнули.
       - Пожалуйста, не забывай, с кем ты говоришь!
       - Я говорю с Королевой, которая в мое отсутствие объявила меня своим Наследником, а потом покинула столицу, не дожидаясь моего приезда. С Королевой, которая и в малом, - тут его рука легла на длинный рукав черного платья, - и в большом нарушает обычаи Нумэнора.
       Мириэль снова опустила лицо:
       - Об этом я и хотела поговорить с тобой. Только... сначала давай поедим. Ты, наверное, голоден.
       Итак, первая схватка окончилась вничью. Фаразон выпустил руки Мириэль, и та поспешно отошла к маленькому столику. Она уже перекинула через плечо белое полотенце, как он спохватился:
       - Подожди, ты что, сама собираешься прислуживать за столом?
       - В доме никого нет, я отослала всех слуг, а поскольку я хозяйка, то я буду и пажом, и виночерпием, и хлебодаром, - твердо произнесла она.
       Фаразон понял, что на сей раз лучше стерпеть. Он молча ополоснул руки в серебряной чаше, которую поднесла Королева и, осушив руки о поданное ею же полотенце, уселся за стол. Наблюдая, как Зимрахиль нарезает хлеб, а потом наливает вино в два высоких серебряных кубка, двигаясь плавно и размеренно, он подумал, что они оба до странности непоследовательны: он, идя против законов, держится за условности, а она, соблюдая обычай, не может не нарушить его в мелочах. Впрочем... В данном случае Мириэль несколько более последовательна: обычай облачаться в белое дошел из тех времен, когда Наследник получал Скипетр из рук своего предшественника, а не после его смерти...
       Мириэль поймала прикованный к ней взор и чуть порозовела, сразу сделавшись моложе.

       Пока гость ел - с аппетитом, отдавая должное искусству повара, - хозяйка украдкой следила за ним. Львиная грива, откинутая за широкие плечи, все такая же буйная, но выцветшие под солнцем Средиземья волосы сделались светлее. "Или то ранняя седина?" - обеспокоенно подумала Мириэль. Смуглые от многолетнего загара кисти рук и лицо: глаза на нем кажутся двумя голубыми льдинками. Нет, двумя зеркалами, что отражают небо апреля. Как всегда, в черном с золотом.
       - Что у тебя на запястье? - спросила Мириэль.
       - Где? Ах, это... - ответил Фаразон, кинув взгляд на показавшийся из-под изузоренного края рукава белый рубец на запястье. - Старый шрам.
       - Я его не помню.
       Они посмотрели друг на друга. Помимо собственной воли, как всегда в его присутствии, Мириэль снова обрела странную возможность то ли понимать, то ли предчувствовать его непроизнесенные слова.
       "Так тебе не все равно?"
       Она опустила глаза. Что толку отрицать очевидное: для нее ничего не изменилось.
       Гость осушил кубок и решительно поставил его на стол, словно вынимая из ножен клинок и готовясь сражаться.
       - Большое спасибо. Все было очень вкусно, а это легкое вино весьма уместно в такой жаркий день. Уж не гроза ли собирается?
       - Может статься, - ответила Мириэль, не поднимая взгляда от собственного кубка, из которого она хорошо если пару раз отпила.
       Фаразон вздохнул:
       - Ваше Величество намеревались говорить со мной о делах королевства.
       - Ты прибыл на Остров раньше, чем я рассчитывала.
       - Известие о смерти Короля застало нас уже в пути. Я приплыл бы раньше, но едва не всю дорогу дул встречный ветер, - Фаразон усмехнулся. - Я уже подумал, что это ты не желаешь видеть меня.
       Мириэль внимательно посмотрела на него:
       - Что заставило тебя покинуть Великие Земли?
       - Нашим владениям в Средиземье угрожает большая война, вторая Эрэгионская. Нужны еще войска, корабли и... особые полномочия главнокомандующему. Но когда я узнал о смерти твоего отца, военные дела отошли на задний план. Сейчас все зависит от того, каковы твои намерения, моя королева. Амандиль сказал мне...
       - Я хочу отречься от Скипетра и передать правление тебе, - прервала его Королева.
       Фаразон откинулся на спинку стула, не сводя с Мириэль взгляда.
       - Когда Амандиль сказал мне об этом, - медленно произнес он, - я так и не смог заставить себя поверить ему до конца. По правде говоря, после того, как я узнал о смерти Короля, произошло столько ...невозможных событий, что мне иногда кажется, будто я грежу наяву. Ты и в самом деле хочешь передать мне Скипетр?
       - Если я объявила тебя своим Наследником и хочу отказаться от власти, то кому же мне передать Скипетр, как не тебе? - холодно осведомилась Мириэль.
       - Ты хочешь отказаться от Скипетра или передать его мне?
       Глаза Мириэль сверкнули.
       - Какая разница, если результат один и тот же? - голос ее по-прежнему звучал холодно.
       - Большая. Иными словами, чего ты хочешь - перестать быть Королевой? Или ты хочешь, чтобы Королем стал я?
       - Я не понимаю, почему тебя так занимает пустое выяснение точной причины, - твердо возразила Королева, - если в результате Королем окажешься ты.
       - Это выяснение вовсе не пустое, - веско произнес Фаразон. - Я должен знать наверняка.
       - Не вижу в этом смысла! - Мириэль резко поднялась, опираясь о столешницу сжатыми в кулак руками. - Наш дед передал бы Скипетр твоему отцу, если бы не закон, воспрещающий подобное. И ты, и твой отец - разве вы не мечтали о королевской власти, о том, чтобы все и всегда было по-вашему? Неужели ты будешь уверять меня в обратном?
       - Нет, - спокойно произнес Фаразон, не подымаясь с места, - не буду. Я человек честолюбивый, это известно всем, кто сколько-нибудь меня знает. Но у моего честолюбия есть границы, причем вполне определенные, - тут он невесело усмехнулся: - Если бы я мечтал только о власти, моя королева, Скипетр уже давно был бы у меня в руках. Давно.
       Взгляд Королевы стал ледяным, она затаила дыхание и подобралась. Сейчас она похожа на пантеру - огромную дикую черную кошку Юга, подумал Фаразон. Такая пантера, привезенная в подарок Мириэль, грызла сейчас прутья клетки на его корабле.
       - Те, кто воевал со мной в Средиземье - а их много, моя королева, очень много, - готовы ради меня на все, даже на бунт против законного государя, - произнес Фаразон, сохраняя спокойное выражение лица. Опасное признание, но ему необходимо уверить Мириэль в своей полной откровенности!
       - Но мне не нужна "власть", - продолжал он, не сводя глаз с ее застывшего лица. - Мне нужен Скипетр, а это значит не просто "власть", а "королевская власть". Полученная по закону и обычаю. Но для меня это значит не только то, что я должен получить эту власть из твоих рук, моя королева. Это значит, что я должен получить тебя, - его руки, лежащие на коленях, сжались в кулаки. - На самом деле, я приехал, чтобы просить тебя стать моей женой.
       Эти слова как будто лишили Мириэль сил: она опустилась обратно на стул словно в полуобмороке. Румянец гнева сошел с ее щек.
       - Нет... - слабо прошептала она. - Ты же знаешь, я не могу... Мы не можем...
       Игла разочарования кольнула Фаразона в самое сердце: вопреки всему в глубине души он надеялся, что Мириэль примет его предложение.
       - Если бы, захватив власть, я получил тебя, я бы, наверное, рискнул, - хрипло произнес он.
       Мириэль нахмурилась:
       - И ты не боишься говорить мне такое? Прямо в лицо?
       - Чего мне бояться? Не в твоих силах причинить мне зло горшее, нежели твой отказ, - Фаразон вскинул голову и прямо посмотрел ей в глаза.
       Мириэль опустила ресницы. Фаразон помолчал, словно ожидая ее слов, а потом продолжал, нахмурившись:
       - Но раз ты не хочешь быть моей женой, я не понимаю, что заставляет тебя отказаться от Скипетра. У меня есть свое понятие о чести и справедливости. И сердце говорит мне, что по справедливости ты должна быть Королевой этой страны. Ты не хочешь быть моей женой, Арриан эн-Дунэдайн, и это означает, что я не буду Королем: если ты пожелаешь передать мне Скипетр, я откажусь от него.
       Глаза у Королевы расширились: она недоверчиво смотрела на него. Фаразон ответил ей прямым и твердым взглядом. Тар-Мириэль сделала ошибку, ожидая его возвращения, чтобы отречься от Скипетра. Если бы, приехав, он уже был бы Королем, у него могло бы не хватить воли отказаться от Скипетра. Но теперь он чувствовал, что говорит правду и что ему ничего не стоит сдержать слово. Если она не хочет быть его женой, Скипетр ему не нужен.
       - Я не Алдарион, я не соглашусь стать Солнцем, если ты уйдешь в тень. Я стану Королем только при условии, если ты будешь моей Королевой.
       - Ты прекословишь и ставишь условия? Королеве?
       - Нисколько, Ваше Величество. Одно ваше слово - и я уеду обратно в Средиземье. Или в ссылку. Или куда вам будет благоугодно меня отправить. Только прикажите. Но даже Королева не заставит меня принять Скипетр в случае своего отречения.
       Мириэль снова поднялась на ноги и стала ходить по комнате, сложив руки на груди - словно сдерживая душившее ее раздражение. В столовой потемнело: кажется, с моря и в самом деле пришла туча.
       - Скипетр Королей - это не игрушка, лорд Фаразон! Пожалуйста, будь серьезен: то, что я делаю, я делаю не для того, чтобы обидеть или унизить тебя и то, что ты чувствуешь ко мне ...я хотела сказать, твою любовь, - поправилась Мириэль, видя, как помрачнел Фаразон. - Я считаю, что так будешь лучше для всех нас: для тебя, для меня, для Королевства. Вне зависимости от... от того, что связывает нас с тобой.
       - Мириэль, я серьезен, как никогда, - Фаразон поднялся на ноги и подошел к ней. - Ты желаешь говорить так, как если бы мы были просто родственниками, просто Королевой и Наследником? Это невозможно. Я человек, и все, о чем я мечтаю - это ты и королевская власть. Я не могу желать Скипетра, закрывая глаза на то, что он принадлежит женщине, которую я люблю. Я не могу и не хочу разделять для себя благо Острова и собственное благо. По крайней мере, в одной точке они точно пересекаются: даже если бы я не любил тебя, я все равно знал бы, что ты должна быть королевой, ибо это правильно и законно. Если бы ты отреклась от Скипетра, но согласилась стать моей женой, ты осталась бы Королевой, иримэ...
       Мириэль вздрогнула и опустила руки: да, первый и последний раз он называл ее так очень давно.
       Они стояли близко, как тогда, но сейчас они не касались друг друга. Фаразону вдруг подумалось, что Мириэль нечестна с ним, и мысль эта жгла как яд: "Если она по каким-то соображениям хочет отречься от Скипетра, но не хочет, чтобы он достался мне и только поэтому отказывается выйти за меня замуж...". Пусть, подумал он, пусть. Пусть не верит сейчас, пусть обманывает. Лишь бы потом она согласилась - когда они оба станут никем. Но для этого необходимо точно знать, что заставляет ее отказываться от Скипетра.
       - Если ты не выйдешь за меня замуж, я Королем не буду. Передам Скипетр нашему троюродному брату, Белинзору, - пусть он правит. А я... а я уеду обратно в Средиземье. И клянусь теми, кем клянешься ты, я не стану беречь свою жизнь так, как берег ее раньше, - надеясь в один прекрасный день услышать твое "да"! И, возможно, погибну. Как Элэнтир.
       Это, конечно, был нечестный удар. Мириэль пошатнулась.
       - Как ты можешь говорить мне, что погибнешь как Элэнтир! - произнесла она прерывающимся голосом.
       - Могу и говорю, - упрямо продолжал Фаразон. - Чем я отличаюсь от Элэнтира - нас обоих отвергла любимая женщина, женщина, без которой мы оба не мыслили жизни! Чего мне искать в жизни, к какой цели стремиться? Все эти годы в Средиземье - кровь, смерть, убийственное солнце, палящая жажда, отравленные клинки дикарей! Война - грязное дело, даже когда речь идет о дунэдайн. Ради чего все это, как ты думаешь? Чтобы однажды Королева Острова могла, не роняя своей чести, назвать меня своим избранником, чтобы я мог хоть что-то принести ей в дар - пусть даже все золотые рудники Харада и алмазные копи Андасалкэ и Офира не стоят и единой ракушки с пляжей Ромэнны!
       - Ты очень сильно отличаешься от Элэнтира, - решительно прервала его Королева, хотя губы у нее дрожали. - Я люблю тебя так, как никогда не любила его.
       Фаразон смолк, глядя в серые глаза, где четко отражались арки, выходящие в сад. Это признание стоило всего сказанного и сделанного.
       - Тогда скажи мне еще раз, почему ты отказываешься выйти за меня замуж, - продолжал он уже не так резко. - Ты любишь меня, я люблю тебя. Наши чувства проверены временем и долгой разлукой. Мы не связаны ни с кем клятвами или обещаниями. В конце концов, наши отцы... Они уже не стоят на нашем пути.
       - Я устала повторять тебе, что мы состоим в слишком близком родстве. Даже для нашего Дома, где принято вступать в браки с родственниками, - безжизненно произнесла Мириэль.
       - И все?
       - И все.
       - Но это условность, одна из многих, моя королева! Обычай жениться на потомках Эльроса Тар-Миньятура - это тоже не закон. Где записано, что в Королевском Доме запрещено вступать в брак с двоюродным братом или сестрой? Нигде!
       - Некоторые вещи не являются писаным законом только потому, что нарушать их противно человеческому естеству. Мы брат и сестра.
       - Неправда! Мы двоюродные брат и сестра. Кроме того, раз мы любим друг друга - мы все равно, говоря твоими словами, совершаем то, что противно человеческому естеству. Не обязательно для этого вступать в брак.
       Мириэль прижала руки к груди:
       - Да, ты прав: сама наша любовь противна человеческому естеству.
       Лицо Фаразона исказилось болью:
       - Как ты можешь говорить такое! - он отступил на шаг и, глубоко вздохнув, спокойно продолжал: - Твое мнение... ограничено. Поскольку верно не для всех людей. Между прочим, у харадрим в обычае жениться на своих двоюродных сестрах. И уважительное обращение к жене у них - "дочь моего дяди".
       Мириэль усмехнулась с горьким удивлением:
       - Подумать только, кто ставит мне в пример обычаи харадрим!
       - Это ты всегда говорила, что они тоже люди, - парировал Фаразон. - За исключением твоих предрассудков, иных препятствий нет: ты Королева ныне, никто не посмеет сказать слово тебе поперек или осудить тебя. А если кто-то посмеет... - он нахмурился, подумав об Амандиле. - Что ж, ему придется иметь дело со мной.
       Мириэль, отвернувшись, глядела сквозь арку: сильный ветер гнул высокие синие цветы в саду и гнал по небу набухшие серые тучи.
       - Правители не должны нарушать даже неписаные законы. Не они опираются о закон, а закон опирается о них. Король, Королева - они должны быть правы, понимаешь? Не потому, что никто не посмеет осудить их, а потому что они не содеют неправое.
       - Верно, - кивнул Фаразон. - Но исключительно на словах. Тебе привести примеры, когда наши предки, Короли и Королевы, поступали неправо и судили неправедно, нарушая писаные и неписаные законы? Я думаю, все эти примеры тебе известны так же хорошо, как и мне. Однако все это не помешало нашим предкам быть Королями и Королевами. Мне кажется, - мягко произнес он, - ты слишком жестока к себе самой, требуя от себя немыслимого - нечеловеческого - совершенства. Ты любишь меня; если в этом зло, от этого зла тебе никуда не деться. Какое новое зло родится, если мы вступим в брак? Неужели все, чего ты боишься - это досужие пересуды?
       По лицу Мириэль волной прошла судорога, и только тут до Фаразона дошло, что он сказал. Проклятие, как он мог забыть, с кем говорит! Мириэль билась с ним как мужчина, и он почти забыл, что перед ним женщина, отказавшая себе в материнстве. Теперь ему казалось, будто он видит, как истекает кровью ее сердце.
       - Мириэль... - он поднял руку, чтобы прикоснуться к ее щеке, но она на удивление быстро справилась с собой и отрицательно покачала головой.
       - Ничего. Я просто вспомнила... Когда-то давно мы говорили о тебе с лордом Нумэндилем. Он сказал, что ты очень похож на вождей эдайн, лордов Дома Хадора... Впрочем, неважно, забудь.
       Что-то это значило, но что, догадаться было невозможно. Мириэль еще раз глубоко вздохнула и произнесла:
       - Кроме всего прочего, есть еще одно препятствие... Но, боюсь, я не смогу внятно объяснить, что имею в виду и почему это так важно для меня.
       - Попробуй. В конце концов, что для меня сейчас важнее причины, по которой любимая и любящая женщина отказывается выйти за меня замуж... - и Фаразон невесело улыбнулся. - Тебе не кажется, что у меня есть право знать?
       Мириэль покусала губу:
       - Дело не в праве, а в том, что мой отец... - она нахмурилась. - Нет, я не могу этого объяснить, не могу... Прости меня.
       - Ты дала отцу клятву или обещание не выходить за меня замуж?
       - Нет, нет! - воскликнула Мириэль с каким-то суеверным ужасом в голосе. - Никогда!
       - Тогда я не понимаю, почему и как это "нечто" может помешать нам.
       Мириэль упрямо наклонила голову:
       - Достаточно того, что это понимаю я.
       Фаразон сложил руки на груди. Кажется, у него нет больше доводов, способных поколебать эту стену предрассудков, отчаяния и безрассудства. Отстраненно и холодно он подумал, что Мириэль, по всей видимости, все же не станет его женой. Что ж, тогда остается данное Амандилю обещание: надо попытаться отговорить Королеву от отречения. Может, его хватит хотя бы на это.
       - Если так, не будем больше об этом, - ему показалось или в ее взоре мелькнуло разочарование? Должен, должен быть способ преодолеть ее самоубийственное упорство! - Но все же я хотел бы знать, отчего ты отказываешься от Скипетра. На сей раз я спрашиваю у тебя об этом как Наследник Скипетра. Посуди сама: ты сможешь достичь гораздо большего, чем твой отец. Из любви к тебе, из благоговения перед твоей красотой и сострадания к твоей печали люди будут делать то, чего не смог добиться от них твой отец: они будут восходить за тобой на Гору и вернутся к почитанию Стихий Запада. У тебя есть советник, который думает так же, как и ты - Амандиль. У тебя есть военачальник, смею заверить - весьма неплохой. Кроме того, я найду способ убедить и самых упрямых повиноваться тебе. Ты вернешь Острову мир первых Королей, заставишь людей позабыть о разделении на Людей Короля и... всех прочих. Ты ведь всегда желала того же, чего желал твой отец. В твоих силах добиться исполнения своей и его мечты. Ты могла бы стать великой Королевой Людей, властительницей, которую благословлял бы весь мир - и Нумэнор, и Срединные Земли! Ты прекрасно знаешь, что став Королем, я пойду путем моего отца и верну порядки деда, разрушив все, что делал мой дядя и твой отец, Тар-Палантир. Так почему же ты не желаешь Скипетра? Из ложной гордости? Из желания досадить отцу или одержать вверх надо мной? Или ты хочешь откупиться Скипетром от меня и моей любви? Это недостойно тебя и меня.
       - Как бы сильно я не любила тебя, я все же Королева, - строго ответила Мириэль. - И в том, что я делаю, мной движут не корыстные или личные мотивы, а забота о благе Острова. Я понимаю, тебе нелегко в это поверить, но это правда.
       Мириэль хочет сказать, будто он приписал ей недостойные соображения, в то время как она радеет о благе Нумэнора? Немыслимо! Но... Фаразону почудилось, будто в сумерках грозовой тучи, принесенной западным ветром, хрупкая фигура Мириэль мерцает серебристым светом, словно окутанная, как снежной мантией, самой сутью королевской власти. Он невольно подался назад.
       - Видишь ли, - продолжала Королева, - благо Королевства зависит не только от воли Наследника Эльроса. Дело Короля - быть Королем, как дело меча - быть мечом, и дело чаши - быть чашей. Как треснутый кубок и клинок с раковиной в металле не годятся для пира и войны, так и я не могу быть Королевой, - воздев руку, она повелела Фаразону молчать. - Не прерывай меня. Я не могу быть Королевой, потому что я всего лишь слабая женщина, всего лишь половина человека, - смысл этих слов странно противоречил силе, которая звучала в голосе Мириэль: Фаразон чувствовал, что просто не может прервать ее, как не может заглушить океанский прибой или остановить Солнце. - С тех пор, как я себя помню, я мечтала о семье, муже и детях. И никогда - даже осознав, что рано или поздно стану Королевой - я не желала Скипетра и не мечтала о том времени, когда стану править по своей воле. Мне было довольно, что однажды это время наступит. Я не Анкалимэ. Если бы все случилось так, как я о том мечтала, я сделалась бы Королевой, уже будучи матерью взрослых детей. А быть матерью довольно, чтобы быть Королевой, - я обрела бы и терпение, и силу, и мудрость. Я узнала Элэнтира в ранней юности, но сразу поняла, что буду с ним счастлива: такой он был сильный, настоящая опора дома. Рядом с ним я смогла бы стать сама собой, смогла бы нести бремя власти, не сгибаясь. Но потом я повстречала тебя: ты ворвался в мою жизнь как блуждающая звезда и превратил мои мечты в обломки, в прах. Это, конечно, не твоя вина. И не моя - так случилось. А потом... Ты мужчина. Как Алдарион, ты забывался войной, странствиями и чужими землями. А я осталась одна и сделалась тенью себя - как цветок, который положили в свиток и там оставили. И я, без своей на то вины, стала виноватой. Перед тобой. Перед Элэнтиром и его семьей: он погиб из-за меня, и гибель сына ускорила кончину отца. Я укоротила век моего отца, праведного и мудрого Короля...
       - Нет! - не выдержал Фаразон. - Ты несправедлива к себе, Королева! Ты была радостью для своего отца. Если кто и укоротил век Тар-Палантира, так это, скорее, его брат и племянник, - мрачно добавил он.
       Мириэль мгновение помолчала, затем кивнула.
       - Да. Но не так, как ты думаешь. Просто он... он все знал про нас с тобой. И это убило его.
       Фаразон, пораженный до глубины души, взглянул на Мириэль:
       - Он не мог ни о чем догадаться, как бы мудр он ни был, просто потому, что не о чем было догадываться... Неужели ты сказала ему?
       - Нет. Но отец ведь был провидец. Он знал все и без моих слов... - Мириэль отвернулась от своего собеседника и взглянула в сад: на светлых плитах ракушечника темнели первые крупные капли дождя. С облегчением вздохнула: - Подожди, я оставила книгу в беседке, надо ее принести, пока не начался ливень.
       Какая-то мысль неясной надеждой забрезжила у него в мозгу, и когда Мириэль повернулась к двери, Фаразон пошел за ней. Да я как пес, который преследует добычу, мимолетно подумал он.
       - Я с тобой.
       Мириэль удивленно оглянулась и пожала плечами, не ожидая никакого подвоха.
       Они вышли сад: крупные капли пятнали дорожки и клумбы, пригибали к земле цветы, которые раскачивал буйный ветер. Далеко над морем сверкнула зарница. Воздух благоухал грозовой свежестью, солью, смолой и цветами.
       Прихотливо извивающиеся дорожки удлинили их путь по меньшей мере вдвое, и только они успели войти в беседку, как ливень, наконец, разразился: сильный порыв ветра вывернул все листья вверх серебристой изнанкой, безжалостно обрывая разноцветные лепестки цветков, и по лиственной кровле у них над головой, по дорожкам, по земле градом застучали капли, заглушая и шум ветра, и отдаленный гром, прокатившийся над морем. Плотное переплетение побегов и листьев - потолок беседки - прогнулось под ударами, но выдержало. Лишь тонкая струйка воды брызнула на волосы Мириэль, украсив ее полупрозрачными жемчужинами капель, да прежняя непослушная ветка осыпала Королеву белыми лепестками.
       Мириэль подхватила с табурета свиток и отошла к стене беседки, где ветви над головой переплетались гуще. Некоторое время, пока дождь не сделался тише, они молчали.
       - Какой сильный ливень... - задумчиво сказала, наконец, Мириэль, прижимая к груди книгу и глядя в сад. - Как бы не размыло клумбы и не повалило синецветы.
       В полумраке беседки она казалась много моложе, чем в доме: исчезла бледность и тени под глазами. Королева была юна и прекрасна, словно усыпанная дождевыми каплями белая роза, прильнувшая к ее плечу. Выбившаяся из прически прядка вилась, как те зеленые усики, которыми лианы с собранными в кисти сиреневыми цветами и многопалыми листьями цеплялись за плети роз и каркас беседки. Мириэль-мэриль, Мириэль-роза.
       - Не припомню такой бури в этих местах... - прибавила Мириэль. Между ее изящно очерченными бровями пролегла страдальческая морщинка, сразу состарив Королеву.
       Почему-то Фаразон догадался, что она снова подумала об отце. Ему вспомнился рассказ Амандиля: Тар-Палантира нашли мертвым наутро после сильной бури. Он лежал у открытого окна, в которое всю ночь хлестал дождь. Сердце не выдержало... Что же увидел Провидец?
       - Подожди, ты назвала его провидцем или ясновидцем? - вдруг спросил Фаразон у Мириэль.
       Лицо Королевы потемнело. Она отвела розовый бутон от своего лица и горестно вздохнула.
       - Отец был провидец, - глухо произнесла Мириэль. - Он всегда говорил, что его дар тяжек и страшен - видеть и не мочь предотвратить. Когда вы с Элэнтиром уплывали в Средиземье, он уже тогда знал, что Элэнтир не вернется. И очень горевал из-за этого, пытался его отговорить, но тщетно... Только ты, наверное, не веришь в такие вещи...
       - Почему же... Я никогда не отрицал, что твой отец... - начал Фаразон, одновременно пытаясь осознать, что же настолько поразило его в словах Мириэль. И тут он все понял. И рассмеялся - легко и радостно. Пораженная Мириэль повернулась к нему с негодованием во взоре.
       Отсмеявшись, Фаразон вытер выступившие от смеха слезы:
       - Ты попалась, о моя белая роза, - сообщил он Королеве - в его голосе звучало ликование.
       Мириэль высокомерно выгнула бровь:
       - Я не понимаю тебя.
       - Ты проговорилась, Мириэль элэнион анкалима, - торжественно произнес Фаразон. Глаза его горели. - Твой отец был провидец, а это означает, что он видел только будущее. Которого не мог изменить. Что же он провидел - нашу свадьбу?
       Свиток выскользнул из рук Мириэль и упал на пол беседки, прямо в лужицу, которая натекла от входа.
       - Как... - начала Королева, но так и осталась стоять с полуоткрытыми губами, побледнев, как призрачно-белые лепестки в ее черных, словно вороново крыло, волосах.
       Мягко, очень мягко Фаразон положил руки ей на плечи.
       - Я прав? Впрочем, не отвечай, я сам вижу, что угадал. Сдавайся... - тут у него перехватило горло. - Сдавайся, мэльдэ. Ты проиграла.
       Мириэль смотрела на него, как лань на охотника, занесшего над ней окровавленное копье. Глаза у нее сделались такие огромные, что Фаразону казалось, будто он видит в них себя целиком.
       - Ты не можешь... - прошептала она. - Это же не на самом деле, это лишь предсказание...
       - Ты об этом не хотела мне говорить?
       Она судорожно кивнула, но не отстранилась.
       - Тогда почему это так тебя пугает? Твой отец... он знал про нас что-то плохое?
       - Нет, он знал только... - голос Мириэль прервался, - что... что...
       - Так что же? Не пугай меня!
       Мириэль опустила голову и еле слышно прошептала:
       - Что мы с тобой поженимся...
       Фаразон ожидал этого, но все равно почувствовал себя так, как будто рубился целый день от зари до заката: руки словно налились свинцом, стучавшая в висках кровь заглушала шум дождя. Теперь он понимал смятение Мириэль - предсказание по своей природе не должно убеждать, это результат, а не причина. Но если это заставит Мириэль сдаться... Он крепче сжал ее плечи:
       - Твой отец видел, и ты веришь ему - так перестань же сопротивляться, мучить себя и меня.
       Мириэль подняла на него глаза - темные жемчужины:
       - Человеку ведомо, что он смертен, однако это не мешает ему жить.
       Странное ощущение: теперь он знает, что победит, но понятия не имеет, как этого добиться! Впрочем, такое бывало с Фаразоном и прежде, однако раньше уверенность в победе приходила к нему изнутри, а не извне, как сейчас. Нет, он должен верить в видение Тар-Палантира как в свое собственное, тогда он победит!
       - Ты знаешь свою судьбу и ты хочешь сражаться с нею? Так?
       Мириэль кивнула, белый лепесток скользнул с волос ей на грудь.
       - Но человек не борется со смертью за жизнь. Он просто живет. А ты... ты сражаешься сама с собой, истекаешь кровью под собственными ударами, - продолжал Фаразон.
       - Да, - произнесла она дрогнувшими губами. - Ты прав. Я бы, может... Но отец чувствовал, нет, знал, что с нашим браком связано какое-то зло. Как я могу сделать то, о чем знаю, что оно дурно и приведет к худшему?
       Фаразон выпустил ее плечи.
       - Мы оба сделали много такого, что уже привело к худшему. Видно, такова судьба человека: что бы он ни делал, все оборачивается против него и тех, кого он любит. Почему ты не видишь, что твой отказ тоже приведет к злу?
       - К какому же? - резко спросила Мириэль, вскидывая подбородок - наверное, чтобы удержать слезы.
       - Во-первых, ты не обретешь счастья, отказавшись от меня. То же самое верно и обо мне.
       - Я... я привыкла, - Мириэль отерла побежавшую по щеке прозрачную каплю.
       - А я? - склонив голову, Фаразон некоторое время смотрел, как Мириэль борется со слезами. - Но я правильно понял, что твой отец не знал, какое зло и как именно связано с нашим браком?
       Мириэль кивнула.
       - А ты никогда не задумывалась над тем, будет ли это предполагаемое зло следствием или причиной нашего брака?
       Мириэль беспомощно посмотрела на него стеклянными от слез глазами.
       - Если же иного зла, кроме того, что в брак вступят близкие родственники, не воспоследует, это совершеннейшая мелочь... - махнул рукой Фаразон. - Так ты не знаешь, как именно сбудется пророчество - предвидение - твоего отца?
       - Нет, не знаю, - прошептала она.
       - Что ж, я могу рассказать тебе... как все может обернуться, - Фаразон начал ходить по беседке туда-сюда, не обращая внимания на лужи под ногами, на водяную пыль, которую несло от входа, и на струйки воды, пробившиеся сквозь полог листвы над головами: дождь и не думал заканчиваться. - Теперь, когда ты проговорилась... когда ты сказала мне о пророческом видении своего отца - теперь я не отступлюсь. Ведь теперь я знаю, что ты будешь моей женой, что так суждено. Но я не знаю, на каком пути меня ждет победа. Я просил тебя стать моей женой - ты отказала. Остается предположить, что ты выйдешь за меня замуж помимо собственной воли. Но ты Королева! - он остановился и вперил в Мириэль немигающий свирепый взгляд - сокол и горлица. - Ты заботишься о благе Острова? Так подумай о мятеже против законной власти. О междоусобице, по сравнению с которой преследования, которым подверглись Верные при нашем деде, покажутся детской игрой!
       Мириэль отшатнулась к стене беседки и, прижав руку к груди, с ужасом смотрела на высокого человека в черных, расшитых золотом одеждах, на решительные рубящие жесты, на жесткие складки у рта. Ей вдруг показалось, что телом внука управляет дед, покойный Ар-Гимильзор.
       - Мириэль, я не из тех людей, что откладывают оружие, узнав, что в конце концов они победят, - продолжал Фаразон. - Напротив, я начинаю биться еще яростней и свирепей. Ты дала мне в руки страшное оружие, и клянусь, я воспользуюсь им, чего бы мне это не стоило. И тебе, и всем остальным! Уверенность в успехе - страшная вещь, моя королева. Когда знаешь, что победишь, ты готов на все. Я... я утоплю Нумэнор в крови, если это поможет мне получить тебя.
       Тут он сделал паузу, повернулся к Мириэль и, уставив в нее указательный палец, закончил:
       - Теперь видишь? Я угрожаю тебе мятежом и междоусобной войной. Которую ты, моя Королева, проиграешь. Со всей очевидностью. Я советую тебе взвесить возможное зло и то зло, которое гораздо более вероятно.
       Мириэль пошатнулась, прижав руку к груди. "Сердце не выдержало..." - вдруг произнес у него в голове чей-то голос. Фаразон бросился к ней, подхватил золоченый табурет, все еще стоявший посреди беседки, поставил его у лиственной стены и, носком сапога оттолкнув в сторону намокший свиток, опустил на бархатное сидение бледную как смерть Королеву. Сам встал на колени рядом, прямо в воду, и обнял Мириэль, положив ее темноволосую голову себе на плечо. Королева прерывисто дышала, но сердце ее постепенно забилось ровнее.
       Фаразон осторожно гладил темные волосы Мириэль. Душу его переполняло смятение: он был бы рад взять обратно свои жестокие слова, но, с другой стороны, благодаря им впервые за сто с лишним лет Мириэль снова оказалась в его объятиях. Ему вдруг стало хорошо и спокойно. "В конце концов, она все равно станет моей женой. Незачем мучить ее". Дождь шумел мягко и успокоительно, ветер почти утих.
       Мириэль подняла голову и прошептала ему на ухо:
       - Ты правду говоришь?
       Фаразон посмотрел ей в лицо: темные глаза были переполнены болью и слезами. Бедняжка приняла его слова за святую истину!
       - Будь я проклят, зиран, если причиню тебе боль, - тихо сказал он на адунайке и провел рукой по мокрой бледной щеке.
       Она со вздохом спрятала влажное лицо у него на плече - может, не поверила.
       - Не бойся, - негромко произнес Фаразон, перебирая темные шелковистые пряди. - Ничего такого я делать не стану. Ты мне дороже Скипетра и самого Острова, но я не стану добиваться тебя силой оружия. Я люблю тебя и хочу твоей любви, а не ненависти пополам с любовью. Не бойся. Тар-Палантир мог провидеть не войну и кровь, а иное.
       Мириэль вздрогнула.
       - Нет, ничего страшного, только печальное, - Фаразон грустно улыбнулся, глядя на мокрый сад за полупрозрачной завесой дождя. - Знаешь, что мог увидеть твой отец? Корабль в гавани, седую женщину на причале, закутанную в серый плащ. Никто не узнает в ней Королеву. И такого же седого мужчину, который спускается по трапу в лодку. А потом он обнимает женщину. Вот и все. Эрэндис дождалась Алдариона... Наверное, так все и будет, - задумчиво продолжал он. - Лет через семьдесят ты, вероятно, примешь мое предложение. Может, нас тогда хоть похоронят вместе. Нет ничего горше сожалений об утраченном времени, об утраченных возможностях... И мне жаль тебя, какой ты будешь через эти семьдесят лет, которые мы могли бы провести вместе...
       Какое все-таки счастье - просто быть рядом с ней, гладить ее волосы, чувствовать ее тепло. Фаразон вытащил из черных волос Мириэль запутавшуюся веточку с колючками и продолжал:
       - Надежда - меч, моя роза. Меч можно убрать в ножны, но он все равно останется мечом. Ты подарила мне надежду, теперь мне остается только дожидаться, пока ты передумаешь. Решай сама, моя Королева, хочешь - сейчас, хочешь - после. Ради тебя я готов на все - на войну и на мир, на верность и на мятеж. Готов, как Амандиль, восходить с тобой на Гору. Или выращивать цветы - как ты назвала их, синецветы? Готов ждать до самой смерти, чтобы ты согласилась стать моей женой. Ради тебя я готов на все.
       Мириэль подняла голову и взглянула ему в лицо. Потом села прямо на своем табурете и со вздохом сказала:
       - Нет, ты не провидец. Давай лучше я попробую. Вот мы с тобой восседаем на троне Эльроса, оба облачены в белое словно в день принятия Скипетра. Ты держишь Скипетр Королей, а моя рука лежит поверх твой руки. И мы взираем друг на друга как сейчас.
       Серые глаза с любовью и нежностью посмотрели в голубые.
       - Зачем ты мучишь меня, моя Королева? - спросил Фаразон, завороженный этой картиной недостижимого счастья.
       Мириэль отвернулась.
       - Затем, что так все и будет. Я сдаюсь, - снова взглянула в его недоумевающие глаза и пояснила: - Я принимаю твое предложение.
       Фаразону показалось, что земля под ним покачнулась. Он ухватился за прутья беседки, не замечая, что ему в ладонь впились шипы плетистых роз.
       - Что?
       Мириэль крепко сжала его плечи:
       - Я согласна выйти за тебя замуж. Ты победил.
       И видя, что он не верит собственным ушам, Мириэль наклонилась, прикоснулась своими бледными губами к его губам и снова выпрямилась. Фаразон вдруг молниеносным движением поймал ее запястья и стиснул их так, что Мириэль охнула от боли.
       - Ты выйдешь за меня замуж?
       - Да.
       - Ты передашь мне Скипетр?
       - Да, только... отпусти руки, больно!
       До Фаразона вдруг дошло, что больше всего на свете ему хочется убить Мириэль. Он выпустил ее запястья, задыхаясь от какого-то непонятного гнева. Провел рукой по горящему лицу и увидел, что у него дрожат пальцы. Эта женщина кого угодно сведет в гробницы Минул-Тарика!..
       - Если это шутка... - свирепо начал он.
       Мириэль обеспокоенно наклонилась, положив руки ему на плечи:
       - Да что с тобой!? Я говорю правду, клянусь!
       Гнев - короткое безумие, мелькнула у него в голове старинная поговорка.
       - Прости, я...
       Мириэль прижалась лбом к его лбу:
       - Ничего страшного. Я правда не Анкалимэ, чтобы так шутить... мэльдо.
       Фаразон на мгновение прикрыл глаза. От Мириэль пахло цветами и дождем.
       - Что ж, тогда...
       Непослушными пальцами он расстегнул пряжку поясного кошелька, украшенного чеканными золотыми пластинками, извлек оттуда небольшой металлический футлярчик - поцарапанный, с вмятиной на крышке - и вложил его в руку Королеве.
       - Что это такое?
       - Открой и посмотри.
       Мириэль с трудом открыла коробочку: замочек был тугой. Внутри, на черном бархате, покоились два больших кольца - золотое и серебряное, и два кольца поменьше - тоже золотое и серебряное. Все без камней, просто полоска металла безо всяких надписей или узоров.
       - Это...
       - Да. Это наши с тобой кольца - на помолвку и на свадьбу. Я заказал их, когда первый раз уезжал в Средиземье, семьдесят восемь лет тому назад. И всегда носил с собой - как талисман, на счастье. Вмятина на футляре появилась с полвека назад, когда меня ранили и я упал с коня на камни. Если бы не... Неважно. Я человек военный, а это значит - предусмотрительный. И еще... в твоем саду, иримэ, довольно цветов, чтобы сплести нам свадебные венки.
       Мириэль вспыхнула, как алая роза:
       - Ты безумен! Как же так... - тут она резко смолкла.
       - Вот именно, - кивнул Фаразон. - Одним нарушенным обычаем больше, одним меньше - уже неважно, Ар-Зимрахиль.
       Королева смерила его ледяным взглядом.
       - Отныне твое имя, Ари‘нАдунайм, будет звучать на языке людей, - твердо произнес Фаразон.
       - В Свиток Королей, лорд мой Калион, вас все равно занесут под квэнийским именем, - не менее твердо ответила Королева.
       - Вот мы и поссорились впервые за нашу семейную жизнь, - и Фаразон беззаботно рассмеялся. Мгновением позже Королева присоединилась к нему, уронив голову ему на плечо и беззвучно вздрагивая от смеха.
       - Мое истинное имя - Ангор, - прошептал он на ухо Королеве.
       Та подняла голову, взглянула ему в глаза, потом кивнула:
       - Да, не золото, а железо, - затем приблизила губы к его уху и тихо проговорила: - Мое истинное имя - Истар.
       Фаразон вздрогнул.
       - Как ты сказала?
       - Истар... - удивленно повторила Королева. - А почему...
       - Неважно, моя Утренняя Звезда, - мягко сказал Фаразон, а потом поднял на ладони футляр с кольцами и произнес уже другим тоном:
       - Как мы решим насчет помолвки и свадьбы? Я человек военный, а война требует немедленно развивать успех наступления.
       Мириэль вздохнула и взяла из футляра золотое кольцо побольше.
       - Может, все же начнем с серебряных? - спокойно спросил Фаразон.
       - Зачем? - искренне удивилась Королева.
       В самом деле, опять условности - зачем им, в сущности, помолвка? Ожидание кончилось. Но...
       - Просто я всегда представлял, держа в руках этот футляр, как сначала мы обмениваемся серебряными кольцами, а потом золотыми. Не зря же я столько лет их хранил - теперь мне жаль отказать им в этой чести, - Фаразон усмехнулся. - А золотые... Могут подождать еще несколько часов, ты не находишь?
       Мириэль снова вспыхнула, но глаз не отвела. Дождь почти закончился.

Легенда

(Note on the marriage of Miriel and Pharazon, HoME-XII)
       And now it came to pass that Tar-Palantir grew weary of grief and died, and as he had no son the sceptre came to her, in the name of Tar-Miriel, by right and the laws of the Numenoreans. But Pharazon came to her, and she was glad, and forsook the allegiance of her father for the time, being enamoured of Pharazon. And in this they broke the laws of Numenor that forbade marriage even in the royal house between those more nearly akin than cousins in the second degree. But they were too powerful for any to gainsay them. And when they were wedded she yielded the sceptre to Pharazon, and he sat upon the throne of Elros in the name of Ar-Pharazon the Golden, but she retained also her title as hers by right, and was called Ar-Zimrahil.

(Примечания относительно брака Мириэль и Фаразона, 12 том "Истории Средиземья")
       И вот, Тар-Палантир, томимый скорбью, скончался; поскольку не было у него сына, скипетр перешел к его дочери, принявшей имя Тар-Мириэль, согласно праву и законам нумэнорцев. Однако Фаразон явился к ней, и возрадовалась она, и забыла о верности отца своего ради любви к Фаразону. И тем самым нарушили они законы Нумэнора, что воспрещали браки между родичами более близкими, нежели троюродные брат и сестра, даже в королевском доме. Но они были слишком могущественны, и никто не мог противиться им. И когда они поженились, Мириэль уступила скипетр Фаразону, и он воссел на трон Эльроса под именем Ар-Фаразона Золотого, однако сама она осталась королевой, ибо титул принадлежал ей по праву, и звалась отныне Ар-Зимрахиль.

0

4

Автор: Hannah

Ородрет   

       Вторым сыном он был у отца и матери. Вторым - а после него родилось еще два сына и дочь. Казалось бы - не самый младший, не средний даже, но слово это - "второй" - оказалось главным. Материнское имя его, амилессэ, было Артаресто, "Высокий покой". Отец, Финарфин, подождал, присматриваясь, но другого имени не дал - не было нужды. Должно быть, кровь ваньяр сильнее сказывалась в нем, нежели в остальных детях Финарфина. Поколение, к которому он принадлежал, было самым многочисленным - и самым ярким. Трудно было не затеряться среди братьев, родных и двоюродных - каждый был на особицу, каждый стремился превзойти прочих, найти и развить свой дар - многим это удавалось, прочие тянулись следом, соперничали, случалось, ссорились. Артаресто - не стремился. Рядом с солнечным сиянием старшего брата, Финдарато, бешеным огнем самого младшего, Айканаро, стальным блеском третьего, Ангарато, он казался бледным и незаметным, и даже золотые волосы, знаменитые золотые волосы дома Финарфина, не выделяли его в толпе. Мать относилась к нему спокойно, без восторженного обожания, которое досталось старшему, без болезненной жалости - ею, по неведомой причине, был наполнен каждый взгляд, обращенный к младшему, без восхищения, доставшегося дочери, Артанис, что родилась последней. Иногда она коротко обнимала его - и только. Отец... Кажется, он узнавал в нем себя - а мало кто доволен собой. К крови ваньяр в Артаресто прибавлялась еще кровь матери, тэлерэ - и не вверх, а вглубь был устремлен его взгляд.
    Все были удивлены, когда он попросился в ученики к Румилу - никто не замечал за ним ни умения, ни желания сочинять. Его занимали очертания букв, связи, возникающие между линиями на листе, образом, возникающим в сознании и звуками голоса. Само умение писать было еще внове - и Артаресто одним из первых понял, что это - тоже искусство. Других занимало содержание - о форме он задумался одним из первых, но мало кому говорил об этом. Мастер Румил сначала посчитал его старания излишними - главным все-таки был смысл, но со временем, глядя, как совсем еще юный эльда целыми днями корпит над свитками, начал кивать одобрительно.
    Более всего с этим, внезапно открывшимся его даром, носился старший брат, Финдарато. Он, впрочем, одарял своим сиянием всех - и его на всех хватало, но Артаресто был благодарен, хоть и не искал признания. Как ни странно, стараниями Финдарато нашлись такие, кто оценил его труды, и более того - пожелал учиться новому делу. Это было забавно - тихий, незаметный Артаресто - и учит кого-то, как настоящий мастер!
    Все-таки он был из дома Финвэ, дома короля - и это сказалось, хотя и странно. Он стал хорошим учителем, даже для тех, кто был старше его. Среди его учеников были не только нолдор - их как раз оказалось меньшинство, но и ваньяр, и тэлери - родичи его матери. Именно они стали ему... друзьями? Нет, это слово вряд ли подходило. Скорее - оберегали его, как оберегают что-то хрупкое. Артаресто был сразу и рад, и раздосадован - такая забота льстила, но он не привык подпускать кого-то слишком близко. Финрод смеялся: "Смотри, брат, у тебя уже появилась своя дружина! Как тебе это удается - опережать нас?"
    Но все-таки жизнь его изменилась, он с меньшей неохотой приходил на многолюдные праздники - и куда меньше стали докучать ему двоюродные братья, сыновья единокровного брата Финарфина, Феанора. Не все - но раньше трое средних не упускали случая отпустить то, что, по их мнению, считалось веселой шуткой. Он даже несколько раз ездил на охоту - конечно, не с Феанариони, а с сыновьями другого отцова брата, Финголфина. Но возвращался, облегченно вздыхая, лишь в свою мастерскую, к перьям и краскам для письма - их он тоже делал сам, к свиткам, аккуратно разложенным и подписанным - и к внимательным глазам и молчанию учеников. Но с некоторых пор молчание слишком часто нарушалось мгновенно вспыхивающими и мгновенно, под его взглядом гаснущими, спорами - о Мелькоре, что ныне был прощен и свободно ходил меж эльдар, о новом оружии, которое он научил делать - и слишком часто то один, то другой обзаводились этим новым оружием - мечом - и приносили его в мастерскую, говоря - посмотри, Артаресто, как он прекрасен! Мечи, в самом деле, были прекрасны, но это была чуждая, непонятная красота, невозможная здесь, рядом со свитками.
    Впрочем, меч он все-таки получил в подарок от тех же учеников - и не смог обидеть их отказом. Пришлось учиться и ему - но ни мгновения сверх необходимого. Мастерская стала спасением, тихой пристанью, какой для его родичей - тэлери было Альквалондэ - и оказалась столь же ненадежной и шаткой, неспособной защитить.
    Жизнь, что текла столь медленно и размеренно, все ускоряла свое течение, пока не подхватила и не понесла его, вместе с остальными, неведомо куда.
    Феанор, откинувший перед изумленной толпой крышку ларца и держащий в руках живой свет - будто возможно кому-то держать свет в руках. Разговоры о новых - точнее, оставленных когда-то - землях за морем, которые пока свободны, но вот-вот будут отданы "младшим детям Эру" - никто не знал точно, кто они, эти "младшие", но их заранее опасались. И самое, в то время казалось, страшное - ссора между Феанором и Финголфином, меч у горла старшего сына Индис, суд и изгнание.
    Затишье, что наступило после - ибо Мелькор, разоблаченный, бежал - было затишьем перед бурей. Тьма, упавшая вскоре на Валинор, ударила всех, но Артаресто хорошо изучил тень, что жила в его душе - и устоял там, где пали духом сильные.
    В первый раз говорил он в собрании, в первый раз без страха встал рядом с отцом и поддержал его - и сохранил спокойствие, когда обезумевший Феанор выкрикивал слова клятвы, а сыновья его клялись вслед за ним. Но безумие оказалось заразным - и ужасно было слышать слова о мести, гордости и новых, свободных от власти валар землях из уст родной сестры. Ни мгновения не сомневался Артаресто, как должен поступить - он и помыслить не мог, чтобы уйти, бросив отца и мать, дом и мастерскую. Но страсть Феанора, словно пожар, зажигала сердца - и те, кто призывал одуматься и остановиться, уже заговаривали о долгом пути и быстрых сборах. Даже младшие, виновато оглядываясь на отца, взахлеб обсуждали что-то с сыновьями Финголфина. Даже Финдарато... Артаресто вгляделся, сколько позволял свет факелов - нет, брата безумие не коснулось, но он был и оставался старшим - и не мог отпустить младших одних. Значит... Значит, должно идти и ему. Он понял, что отец рассуждал так же, когда отряд - едва ли не все нолдор Валинора - двинулся в путь, и они, дом Финарфина, шли последними. Женщины.… Даже дети!
    Он не хотел - не мог - вспоминать, что было потом. Кровь, стекающая, растворяющаяся в морской воде, страшный крик матери, громовой голос откуда-то с небес, проклинающий - навсегда отрезающий путь назад. Голос, разделивший нолдор на тех, кто внял ему - и тех, кто решил уйти. Отец оставался - ради других оставшихся, ради матери и ее родных - кто-то должен был искупить эту вину. Если бы он хотя бы кивнул, призывая! Хотя бы посмотрел! Он посмотрел, конечно - но лишь прощаясь. Финдарато, Артанис - на них взгляд отца задержался дольше, но и это было всего лишь мгновенье - надо было спешить.
    Дальше были лебединые крылья украденных кораблей - никто из дома Финарфина и помыслить не мог, чтобы взойти на них - зарево пожара на горизонте, и после - Хелкараксэ. Здесь, на вздыбленном льду, Артаресто понял, зачем он шел - чтобы быть рядом. Чтобы каждый взгляд Финдарато - беглый, через плечо, встречать, понимая без слов. Чтобы подхватывать и тащить, уговаривать и утешать - это он, молчальник, уговаривал отчаявшихся! - да что там - так же глядеть на тех, кто некогда, в блаженстве Амана, были его учениками, а теперь, в самом деле, стали дружиной. Путь был бесконечным, отдых - слишком коротким, потери - нестерпимыми. Свет факелов выхватывал лишь десяток шагов, и едва ли измученные изгнанники поняли бы, что достигли Эндорэ, если бы не свет, засиявший вдруг с небес, как последнее благословение покинутого ими Валинора. Итиль всходила над миром, и в ее свете стал виден берег - та самая новая земля, которой они жаждали.
    Она и вправду оказалась землею чудес. Еще быстрее одно чудо сменялось другим, и привыкнуть стало возможно лишь потому, что после Хелкараксэ мало что пугало и удивляло пришельцев. Первый восход солнца. Первая битва - и первый встреченный враг, настоящий враг, с которым можно сражаться и побеждать - орки. Первое открытие: сражение - это тоже работа, и одни справляются с ней лучше, а другие хуже. Младшие братья, для которых война стала не работой - искусством. Весть о гибели Феанаро, о пленении его старшего сына Майтимо - и почти сразу же - весть о его спасении! Власть, перешедшая от дома Феанора к дому Финголфина, в честь этого спасения и в искупление вражды. Здесь, кажется, время угомонилось и замедлило свой бег. Надо было жить - строить жилье, добывать пропитание, обживать те самые вожделенные просторы - и каждый вправду мог взять себе столько, сколько был в силах.
    Братья отряжали разведчиков, расспрашивали серых эльфов, синдар, исконных жителей Эндорэ, отправлялись в гости к королю их Элу Тинголу, родичу матери. Артаресто не коснулось и это. Он знал - ни земель, ни власти ему не надо, а тем, что нужно, можно заниматься, лишь укрепившись и выстроив надежную защиту против Мелькора, которого иначе как Морготом, и звать перестали. Финдарато же просторы завораживали. Он, вскоре нашедший самое удачное для крепости место на острове среди большой реки, называемой Сирион, сначала покидал строительство на короткое время, оправдываясь в своих частых отлучках. Потом, увидев, что дела идут своим чередом, стал уезжать надолго, а, возвращаясь, привозил удивительные вести. Однажды, возвратившись, брат окликнул его - Ородрет! - и в ответ на вопросительный взгляд рассказал, как странно изменился здесь язык, и как Элу Тингол запретил в своих пределах говорить на языке Валинора. Придется и нам привыкать - добавил старший - сестра наша выходит замуж за синда, родича Элу. Все мы теперь - жители Эндорэ: Финрод, Ородрет, Ангрод и Аэгнор. И Галадриэль - так назвал ее будущий муж, и она приняла это имя. А я пригласил сюда мастеров из синдар - к чему открывать все заново, если можно перенять у них?
    Крепость была построена - и получила имя Минас-Тирит, Башня-Страж. Для Ородрета и его дружины было отведено одно крыло - и только сейчас он понял, как не хватало ему уединения и тишины. Вернулось хотя бы это - учеников было не вернуть. Даже те, кто выжил, наравне с воинами Финрода ходили в караул, отправлялись в вылазки - и требовали приказаний. К счастью, пока Финрод был в крепости, все подчинялись ему - но разве можно было удержать Финрода! То он отправлялся на восток, к сыновьям Феанора, то к сестре в Дориат, то на праздник к государю Финголфину. Впрочем, орки, устрашенные мечами нолдор, показывались редко, а воды и вовсе боялись, так что не нападения и не трудностей опасался Ородрет, оставаясь в крепости за главного - но необходимость распоряжаться и главенствовать поначалу угнетала его неимоверно. Потом стало легче, но еле заметная тень лежала на всем, и по утрам, просыпаясь, он спрашивал себя - что сегодня не так? И вспоминал - Финрода нет. Начали прибывать приглашенные синдар - летописцы, целители, знатоки искусств и ремесел. Расспрашивая их, Ородрет согревался сердцем - он понял, что большей частью Финрод заботился именно о нем. Пришедшие везли с собой свитки, написанные знаками, созданными здесь, в Эндорэ, охотно учили его, и, несмотря на запрет, учились сами.
    Главное - для него - чудо Эндорэ возникло перед ним в главном зале крепости пасмурным осенним утром. Доложили, что прибыли вести из Дориата, от сестры, и что прибывший желал бы остаться в крепости и познакомиться с мудростью нолдор. Ородрет терпеливо выслушал и кивнул - такое случалось часто. Вестник вошел - и оказалось, что это нис, а не нэр. Невысокая, как многие синдар, темноволосая и зеленоглазая, очень серьезная - она назвалась Тэлиэн, поклонившись, передала письмо, а на его вопрос - какой же мудрости она хочет научиться? - ответила:
    - Я бы хотела учиться у тебя, лорд Ородрет, искусству переписывания свитков. Там, у нас, это искусством не считается, но твоя сестра, леди Галадриэль, рассказала мне о тебе, и я поняла, что должна увидеть все своими глазами.
    - Что - все? - спросил он, осознавая, что говорить с ней вот так - сидя на троне - невозможно.
    - Мне сказали, - продолжала она, пока он спускался по ступеням и шел к ней, - что ты умеешь так записывать слова, что эти записи сохраняют даже запах, даже прикосновение! Это правда?
    Он остановился:
    - Когда-то я мечтал об этом, но достичь так и не сумел. А сейчас... здесь не место для подобных забав. И учеников у меня больше нет. Но ты, конечно, можешь остаться - моя мастерская слишком давно пустует, а это нехорошо.
    Она осталась. Позже, когда он узнал, что означает на языке синдар ее имя - а значило оно именно "Забава" - он решил попросить прощения за свои слова. Он не думал, как ее присутствие может преобразить мастерскую - хотя уже догадывался, что с ним случилось. Мастерская была прежде просто местом, где он работал - или мечтал работать, но теперь, переступив порог, он увидел место, где хотел бы жить - здесь, в этой так хорошо знакомой и в то же время неузнаваемо изменившейся комнате - и с ней. Стремительно, в три шага, пересек он мастерскую - Тэлиэн сидела, склонив голову, у стола и прилежно размешивала краску в чернильнице - и, не боясь показаться смешным или неуклюжим, упал перед ней на колени.
    - Госпожа моя Тэлиэн! - она обернулась, неловко толкнула плошку с краской, алое пятно расплылось по столу. Дурной знак? Не важно!
    - Госпожа моя! - повторил он, и она, прочтя, должно быть, все в его глазах, тихо, счастливо рассмеялась и поцеловала его в лоб.
    Он будто выздоровел от долгой - длиной в целую жизнь - болезни. Он торопил со свадьбой, слал гонцов к Финроду и младшим, к государю Финголфину и его сыновьям, и даже ежедневные заботы не сердили его больше - все совершалось само собой. Финрод, наконец, вернулся, и Ородрет, взглянув на брата, различил в нем такое же жадное нетерпение, такое же ожидание и надежду. Сияние его, казалось, обнимало и возносило вверх всех - и братьев, и Тэлиэн - всю крепость. "Я нашел! - повторял он - Я построю город, равного которому не будет, неприступный и прекрасный! А эта крепость, что принесла счастье тебе, брат мой, останется твоей - и мы сыграем здесь твою свадьбу!" Ородрет прислушался к себе - и понял, что былая досада ушла, растворилась бесследно. Он сможет - сейчас этот груз по силам ему. С ним оставалась его дружина, оставались синдар, пришедшие прежде, и родичи Тэлиэн - свои.
    Финрод присылал вестников, рассказывал о своем пещерном городе, о знакомстве и дружбе с гномами, наградившими его новым именем - Фелагунд, высекатель пещер, о братьях, дорвавшихся до степного простора Ард-Гален. Ородрет - просто жил. В те годы лишь однажды тень омрачила его душу - в самый, казалось бы, светлый день, когда Финрод созвал братьев на праздник. Построен был Нарготронд, выиграна Победоносная битва - будущее казалось почти безоблачным, и странно прозвучали среди веселого пира слова старшего брата: "Когда-нибудь и я дам клятву, исполню ее и уйду во тьму свободным, и не сохранится после меня ничего, что мог бы унаследовать мой сын". И взглянув на Ородрета, добавил: "У тебя, брат мой, кажется, ожидается не наследник, а наследница?" Ородрет поглядел на жену - и тень исчезла.
    Дочь родилась на исходе зимы, и получила золотые волосы отца, зеленые глаза матери и присущее им обоим умение погружаться в себя. Немного детей было в крепости, и девочку, получившую имя Финдуилас, любили и баловали. Долгий мир - так потом назовут эти годы. Долгий - Финдуилас подрастала среди каменных стен, рассылались дозоры по берегам Сириона, воины оттачивали свое мастерство, а враг был осажден и, казалось, почти не опасен. Тэлиэн уговорила мужа вернуться к свиткам, и они вдвоем смогли создать многое. Ородрет думал иногда, как посмеялись бы сыновья Феанора над его величайшими открытиями - краской, не выцветающей и не стирающейся от времени, полым расщепленным не конце стилом, новыми начертаниями знаков, восстанавливающими в сознании, как мечтали они когда-то, цельный образ написанного. Это было уже искусство на грани волшебства, оно творило неведомые прежде чары, и Ородрет отсылал свитки Финроду - тот мог оценить и понять, и в Дориат, менестрелю короля Тингола, Даэрону. А Финрод писал ему о своих открытиях, главным из которых были те самые "младшие дети Эру", которыми их некогда пугал в Валиноре Мелькор. Долгий мир.
    Все оборвалось внезапно. Ему снился огонь, несущийся навстречу и пожирающий траву, боль, чужое имя, последним усилием слетающее с обугленных губ, звон стали, снова - боль и кровь, отчаяние, какого он не знал с Альквалондэ. А потом, уже полупроснувшись, он ощутил пустоту - там, где раньше жили в его сердце ярое пламя Аэгнора и стальной блеск Ангрода. Братья погибли. Он прислушался: Финрод был жив. Раньше, чем пробрались в Минас Тирит усталые, израненные вестники, появились орки. Они скалились с обоих берегов, наглые, сытые, упившиеся кровью - и дружина была слишком мала, чтобы сделать вылазку и сразиться с этими ордами, хотя сердца горели у всех. Добровольцы просились на разведку и дальше - в Нарготронд: он позволил. А потом дошли вести и в первый раз прозвучало: Дагор Браголлах, битва Внезапного пламени. Аэгнор, погибший в огне, Ангрод, до последнего защищавший тело брата, Финрод, чудом - с помощь людей, принесших ему клятву верности - спасшийся от гибели.
    Прорванная осада. Сыновья Феанора, едва уцелевшие, но уцелевшие - все; нашедшие приют в Нарготронде Куруфин и Келегорм (это тоже странно резануло). Снова - Аэгнор и Ангрод.
    О себе и о Минас Тирит поначалу не задумывался, но позже, успокоившись немного, понял - он будет следующим. Воды пока хранили крепость, но невозможно было оставаться в ней безвылазно, хотя бы ради пополнения припасов - они выходили и бились, а потом отступали обратно, хранимые Сирионом. Они держались, даже когда пришла весть о гибели государя Финголфина - как раз в это время напор орков немного ослаб, словно раны, нанесенные Морготу, ослабили и его слуг. Крепость держалась еще два солнечных года - пока однажды гогот орков не стал особенно громким и издевательским, и, выйдя на стену, Ородрет в первый раз увидел Саурона. Странное существо, стоявшее на берегу - получеловек, полуволк - повернуло голову и уставилось, казалось, прямо в глаза. Зрение вдруг обострилось, а все вокруг странно отступило и поблекло - остались только двое. "Отдай мне крепость!" - прогремело в ушах. Он смог выдержать и ответить - нет. "Я возьму ее! И всех, кто в ней есть - твоих воинов, твою дочь, твою жену!" - Ородрет старался закрыть слух, но тщетно, слишком неравны были силы. Он повернулся и сбежал, почти скатился вниз, под защиту стен, а вслед летело: "Я отпускаю тебя! Ты слаб, и не хочешь быть сильным - забавно! Посмотрим, на что ты способен!"
    Он собрал совет - всем было ясно, что им не устоять, и надо готовиться к отступлению. Река, спасавшая их до сих пор, должна была стать и дорогой к спасению - если б не Саурон. Пришла ночь, и вместе с темнотой на крепость опустился бездонный ужас, заставлявший прыгать со стен в воду, бросаться грудью на меч, бежать к подъемному мосту и стараться опустить его. Никто не слушал приказаний, да и отдавать их было почти некому. Ородрета, Тэлиэн и Финдуилас этот ужас не затронул - и они решили, что Саурон нарочно избрал для них такую пытку - видеть, как крепость рушится изнутри. Вразумить было невозможно - оставалось защищаться. Они пробились к мастерской и заперлись там. Задыхаясь, он обернулся, чтобы зажечь свечу, хотя темнота в комнате не была обычной ночной темнотой - и замер: над его свитками, любовно и бережно разложенными на полках, струилось слабое сияние. Тэлиэн рванулась вперед, схватила и развернула один - кажется, травник - и, бросившись к двери, подняла его перед собой. Шум и крики по ту сторону стихли, сменились недоуменным шепотом, потом раздался голос: "Лорд Ородрет, ты здесь? Отопри, оно уже кончилось!" Взглядом попросив Тэлиэн спрятать свиток, он отпер дверь - воины толпились там, в испуге глядя на порубленное дверное полотно.
    Надо было уходить, пока Саурон не прознал о свитках - и Ородрет приказал трубить сбор.
    Подземный ход вел их из крепости, дальше нужно было переплыть реку - и добраться до более безопасного левого берега. Женщины, дети, раненые - и воины, которые станут сопровождать и защищать их. Остальным предстояло остаться и отвлечь Саурона. Финдуилас уходила, Тэлиэн отказалась наотрез. Она торопливо, не обращая внимания на его уговоры, носила из мастерской свитки и раздавала их уходящим и остающимся. На нее не сердились - знали, как она трудилась над ними - не мудрено, что пытается теперь сохранить созданное ею! Финдуилас обернулась, кивнула - до встречи! - и тоже скрылась во тьме. Вскоре пошла вторая волна ужаса. На этот раз Саурон, кажется, не пощадил никого. Ородрет казался себе мелкой букашкой, на которую вот-вот опустится черный гигантский сапог. Хотелось сжаться в комок, уползти, забиться в щель. Тэлиэн оказалась рядом, протянула свиток, и они ждали, вдвоем держась за него и чувствуя, как проникают внутрь и изгоняют темноту слова - это оказалась запись песен синдар.
    Они держались еще три дня. На исходе третьего Саурон пошел на приступ. Орки, кажется, навели мост и лезли уже на стены - но встретить их было некому - он приказал отступать всем. Его уговаривали возглавить отступление, идти вперед - но насылаемый на них ужас перевешивал, и воины, бестрепетно выдерживавшие прежде атаки орков, толпились, отталкивая друг друга и лишь на время приходя в себя. Уйти не успели, конечно - и Ородрет еще раз увидел Саурона, расхаживающего по двору крепости. Саурон искал... его? "Как ты сделал это, червяк? - опять загремело в ушах. - Ты, ничтожный, слабый, никчемный - как ты мог?" И короткое - живьем! Те немногие, что еще оставались с ним, бросились в проход. Кто-то кричал, что останется и прикроет, завалит вход, но черная воля уже догнала их и ударила. Ородрет почувствовал удар не телом - сознанием, пробормотал: ее спасите, и утонул во тьме.
    Очнулся он лишь в Нарготронде - по правую руку сидела Финдуилас, по левую - Финрод. Тэлиэн? Он позвал - и не получил ответа. Тогда он просто закрыл глаза.
    Он не спал и не был в забытьи - а потому слышал, как сменялись у его ложа целители, как Финрод и Финдуилас брали его за руку, как заходили те, кто выносил его из Минас Тирит. Те, кто строил некогда крепость, а потом ушел с Финродом. Приехала Галадриэль и сидела рядом, изредка проводя рукой по волосам.
    Его ждали. Ждали здесь и по другую сторону - но там времени не было. А здесь оставались долги, которые нельзя было не платить.
    Он встал - погасший навсегда, но живой и здоровый. Он знал - тех, кто еще остался у него здесь, тоже отнимут рано или поздно - и надо быть с ними, сколько позволит судьба. Был Финрод - сияние его, казалось, связывает воедино и камни города, и эльдар, живущих в нем. Была дочь - взрослая уже, нашедшая в эти дни свою судьбу. Избранником ее стал один из лучших военачальников Нарготронда, Гвиндор, тоже обожженный, потерявший брата-близнеца в Браголлах - по слухам, тот попал в плен, что было куда горше смерти.
    Была Галадриэль - и Ородрет впервые понял, что она любит его, хоть и меньше, чем Финрода и погибших братьев.
    Снова, как в далекие дни перехода через вздыбленный лед, он стал тенью брата, беззвучно и старательно выполняя все поручения. На свитки, которые принесли ему, желая, чтобы он оттаял душой, Ородрет и смотреть не хотел - и не он, а Финдуилас рассказала Финроду о том, как можно противостоять Саурону. Финрод попробовал, потом уговорил и Ородрета - но того света, что некогда защитил их от черного ужаса, больше не было. То ли чары были исчерпаны, то ли дело было в самом Ородрете - неизвестно. Финдуилас сказала, что постарается понять, и забрала их себе - больше как память о матери, чем действительно надеясь на удачу.
    Ородрет ждал следующего удара откуда угодно - орки, Саурон, драконы, о которых рассказывали немало, даже сам Черный властелин - но судьба явилась в Нарготронд в обличии человека. Берен звали его, Берен, сын Барахира, того, кто спас Финрода в Браголлах. Теперь сын явился, чтобы именем отца попросить помощи в деле, равного которому и представить было невозможно. Добыть сильмарилл из короны Моргота - как свадебный выкуп за дочь самого короля Тингола, Лютиэн. Ородрет, едва услыхав об этой невероятной, безумной затее, понял - вот оно, то, что отнимет у него брата. И угадал - Финрод пришел к нему поздно вечером и, медленно подбирая слова, попытался объяснить, чем стал для него этот замысел - попыткой разрушить клятву феанорингов, последним шансом на мирную, нормальную жизнь в Эндорэ. Он, кажется, так и не поверил полностью, когда Ородрет выслушал его и спросил: "Что я должен делать, чтобы помочь тебе?" "Я уйду - ответил Финрод. - Я не знаю, что скажет завтра совет - но я, так или иначе, уйду. А ты, если сможешь, останешься за меня - ты сможешь?" Ородрет кивнул: "Конечно, я останусь, но город, да еще с окрестностями - не крепость, и я не тот, что принимал от тебя Минас Тирит". "Просто храни его - ответил Финрод. - Не ввязывайся в их войны. Может, мне удастся разрешить все, может быть - нет, но я хочу, чтобы ты выжил. С тебя - довольно уже".
    "Ну, это валар виднее, довольно ли с меня, - ответил Ородрет. - Я буду хранить твой город до твоего возвращения, но большего не обещаю". На другой день все пошло как нельзя хуже - сыновья Феанора, и без того вольготно расположившиеся и в Нарготронде, и в зале совета, взвились, едва услышав слово "сильмарилл". Правда, когда Финрод объявил, что уходит, они как-то странно утихли - но лишь для того, чтобы вновь сорваться в крик - нельзя ослаблять город! "Твой выбор, - твердили они, - это твой выбор, а остальные пусть решают сами - ты видишь, они не хотят вражды с теми, кто защищает их!" Ородрет оглянулся - своим он еще утром приказал молчать, но остальные? Они повторяли упреки феанорингов, они упрекали Финрода - Финрода! - в том, что он бросает их на произвол судьбы. Ородрет впервые увидел, каков его старший брат в гневе - такого не случалось с ним даже во времена Исхода. Он в сердцах швырнул об пол корону и отрекся от города, предавшего своего короля. Ородрет терпел - как бы не повернулось дело, он должен остаться. Он стерпел, и когда десятеро вышли и встали рядом с Финродом. Среди них двое были из его, Ородрета, дружины - а он должен был сидеть и молчать! Так же, молча, он пережил надетую на голову корону, издевательские смешки Келегорма, змеиную улыбку Куруфина. Он был даже рад - это отвлекало от неизбежного прощания.
    Финрод ушел. Ородрет остался один.
    Он знал, что за ним не пойдут и слушать не станут, но это было, в общем, не важно. Главное было - сберечь город до.… Он не знал, до какого срока - потому что Финрод ушел навсегда. Даже если он выживет чудом - а в чудеса Ородрет с некоторых пор верить перестал - он не сможет вернуться. Значит, просто сберечь, сколько позволит судьба. Феаноринги, особенно Куруфин, столь жаждали власти, что, подгребая город под себя, даже позабыли про воинские подвиги и не вели больше хвастливых речей о боях и походах. Они, кажется, и о старших своих братьях говорили теперь с пренебрежением - а Ородрета едва удостаивали взгляда.
    Последний раз он услышал брата ранним вечером - что-то заставило его подойти к бойнице и выглянуть наружу. За ним был город Фелагунда - Нарготронд, перед ним - насколько хватало взгляда - в речной низине простирались леса. Это было совсем не так, как в ночь Браголлах - не чувства, не ощущения - слова. "Прости" и "прощай" слились вместе, почти неотличимые друг от друга. Ородрет рванулся, выкрикивая имя, но голос Финрода таял, исчезал, и опять грохотало вокруг невозможное, выворачивающее душу - живьем! Саурон все-таки достал его.
    Но Финрод был жив. Ородрет почти не спал - караулил золотой теплый свет, что назывался Финродом, Инглором, Финдарато. Свет покуда горел.
    Он совсем замкнулся, рассказав о своем видении только дочери. Но обещания молчать не брал, так что скоро весь Нарготронд узнал - государь в плену. Куруфин с Келегормом открыто называли себя правителями, чуть не в лицо заявляя - не пора ли отдать корону тем, кому она более пристала?
    По вечерам - в тот же самый час - он приходил к бойнице, всматривался в даль, звал, пытался услышать. Отвечали только камни - эти, помнившие Финрода, и те, далекие. Ему не мешали - но однажды место оказалось занято. Он застыл, не веря глазам, и окликнул - Тэлиэн! Дева обернулась - незнакомая, но тотчас узнанная. Лютиэн…
    Она поклонилась: "Лорд Ородрет, я ждала тебя. Я иду за Береном - ты уже знаешь, что они в плену?" "Да - ответил он, - но почему никто не сказал?"… Он осекся. "Давно ли ты здесь?" "Да, - отвечала она, - твои родичи не хотели, чтобы я уходила. Им мало Нарготронда, лорд Ородрет, а я означаю нечто большее - Дориат. Они думают, что Келегорм женится на мне… Что покуда я здесь, они могу диктовать свою волю Тинголу. Я ухожу". "Одна?!" - все-таки спросил он. "Нет, - дева улыбнулась - со мной идет Хуан, пес Келегорма". Ородрет попробовал улыбнуться в ответ. "Долго же меня не было! - пробормотал он, - Прости, я не знал… Я ничего не хотел знать, кроме...". "Так ты знаешь, где они?!" - перебила Лютиэн. "Да - Тол-Сирион. Тол-ин-Гаурхот, так он сейчас зовется. Я слышал…". "Я тоже! - сказала она. - Надо торопиться, пока твои родичи на охоте". "Это уже не важно, - заметил он. - Я бы пошел с тобой - но я тоже клялся". Она поклонилась и ушла - невысокая, темноволосая, очень серьезная.
    В зале совета его не ждали, но весть о том, что Ородрет вернулся, разнеслась по городу со скоростью мысли. Когда сыновья Феанора, пылая гневом, ворвались в зал, там все шло обычным, еще Финродом заведенным ежевечерним порядком. Заметив их, Ородрет коротко кивнул: "Любезные родичи!" И, в мгновенно наступившей тишина, продолжил: "Королевна Лютиэн сказала, что не желает более быть вашей гостьей... или пленницей". По залу пронесся шепот, и Ородрет понял, что феанорингам удалось сохранить тайну. "Ты не сможешь жениться на ней, Келегорм - она любит другого. Ты не получишь Дориат, Куруфин - и если ты в самом деле уже послал гонцов к Тинголу, твое хитроумие явно преувеличено. Вы можете идти", - и отвернулся. Они, как и рассчитывал Ородрет, не решились спорить с ним сейчас - лишь Куруфин, выходя, прошипел: это ты слаб и глуп!
    Он считал дни. Напоминал себе, что она - дочь Мелиан, наполовину майа. Но верить не мог.
    Он был в зале совета и говорил с Гвиндором, когда пол под ногами внезапно дрогнул и зашатался, стены накренились,а с потолка полетели каменные глыбы, угрожая похоронить заживо. Он едва мог понять, что все это только чудится ему. Дворец Финрода... весь город стонал и содрогался, а пламя, что все еще теплилось в глубине, заметалось, вспыхнуло ослепительно - и погасло. И над ужасом и гибелью вознеслась и загремела песнь, столь могущественная и прекрасная, что слушать ее было почти невозможно. "Лорд Ородрет, что это?" - спрашивал Гвиндор, а Финдуилас, стоявшая подле него, закрыла лицо руками и заплакала. Ородрет тяжело поднялся, с трудом распрямляя плечи: "Мой брат, король Нарготронда Финрод Фелагунд мертв, - сказал он, и голос разнесся по обширному чертогу. - Королевна Лютиэн освободила Тол-Сирион. Саурон повержен".
    Он взял с собой лишь тех, с кем вместе оборонял когда-то Минас-Тирит. Он даже успел к похоронам - или Лютиэн ждала его. Ородрет слышал рассказ Берена о волках, о последнем подвиге Финрода, о поединке Лютиэн и Саурона - но слова едва достигали разума. Финрод покинул его - кто станет следующим? Обратно отряд двигался медленно - из-за эльдар, освобожденных из плена, а теперь возвращавшихся в Нарготронд. Дружина роптала - все знали, что Берен не отступился от своего замысла, но лишь укрепился в нем - ради Финрода, спасшего его ценой собственной жизни.
    …Роптал и город. Феаноровым сыновьям припоминали все, начиная с Альквалондэ, а в гибели Финрода обвиняли впрямую - себя никто винить не хотел. Куруфин не показывался, Келегорм выходил в сопровождении десятка воинов, вооруженных, несмотря на запрет, и сам, казалось, искал ссоры.
    Ородрета мучили сны. Снова и снова, каждую ночь - Аэгнор, Ангрод, десятеро ушедших и сам Финрод - они гибли у него на глазах, и он просыпался с криком. После первой же спокойной, без кошмаров, ночи к нему пришел высокий черноволосый нолдо, одетый в цвета дома Феанора - Келебримбор, сын Куруфина. "Лорд Ородрет, - начал он, - эти сны… я не знал. Мой отец - он все еще хочет править, он ничего не видит - слишком сильна обида. Я стерпел венец, но это - не мог". "Венец?" - переспросил Ородрет. "Да, он сделал венец для леди Лютиэн, чтобы она забыла Берена, он хотел помочь брату…. Прости!"
    Должно быть, и на эти слова нашлись уши - вскоре испуганный оруженосец прибежал к нему с вестью, что покои феанорингов собираются брать штурмом. К счастью, он успел вовремя - Первый и Третий дом стояли друг против друга, как во времена Резни, но кровь еще не пролилась. "Я не предам вас суду и позволю уйти, - сказал он, - я не хочу, чтоб мы были врагами, но, клянусь, союзниками нам не быть больше". "Келебримбор?" - тот подошел и встал рядом с ним: "Я остаюсь, если ты позволишь, лорд Ородрет. Я обещаю служить тебе и Нарготронду, и отрекаюсь от моего отца и его деяний". "Дурак! - прошипел Куруфин, - ни тебе, ни этому городу не выжить без нас! Что ты знаешь о клятвах? А ты - обернулся он к Ородрету - слишком слаб! Вы еще вспомните о нас, когда Нарготронд падет!" "Если Нарготронд падет, - ответил Ородрет, - то не предательство будет тому виной".
    Вести, которые теперь приходили гораздо чаще, были столь удивительны, что об изгнании феанорингов скоро забыли. И главным было то, что Берен и Лютиэн исполнили обещание и добыли сильмарилл. Рассказывали, что Келегорм и Куруфин пытались злодейски убить Берена, что пес Келегорма, Хуан, отрекся от хозяина и служит теперь синдарской королевне. Что она своими чарами превратила Берена в волка, а себя в летучую мышь, и так, преображенные, они проникли в Ангбанд, где Лютиэн усыпила Моргота своей песней, а Берен кинжалом, взятым у Куруфина, вырезал из короны Моргота камень. Говорили, что Берен сразился с гигантским волком, защищая любимую, и лишился правой руки с зажатым в ней камнем. Клятва, однако, была исполнена - камень, где бы он ни находился, был в руке Берена, и Тингол согласился на брак. И последняя, самая невероятная весть - Берен, погибший во время охоты на обезумевшего от боли волка, и Лютиэн, умершая от горя - воскресли и вернулись: и Лютиэн перед самим Намо Судией выбрала для себя путь людей.
    Но были и другие вести - о том, что называли Союзом Маэдроса. Старший сын Феанора, уверившись, что и Моргот, и Саурон могут быть побеждены, собирал войско и готовился идти на Ангбанд. Гонцов, что призывали жителей Нарготронда встать под знамена Маэдроса, Ородрет неизменно принимал и выслушивал, не желая наносить оскорбления, но ответ давал один и тот же - нет. Иногда он думал, что появись перед ним сам Маэдрос, а тем более - верховный король нолдор Фингон, сын Финголфина, решимость его была бы поколеблена. Но Фингон не приехал - лишь прислал одного из ближайших своих друзей и сподвижников - лорда Орменеля.
    - Мы понимаем твою боль, лорд Ородрет, - говорил Орменель, - но в эти дни, когда объединяются враги одного врага, не лучше ли отбросить обиды? Кто знает, может, именно благодаря воинам Нарготронда будет одержана победа!
    - Я мог бы напомнить о клятве, которую дал, - ответил Ородрет, - или об обещании, что взял с меня Финрод, уходя на смерть. Но это будет лишь половина правды. А вторая половина, лорд Орменель, для меня в том, что в победу я не верю. Эта битва будет проиграна, и я не желаю посылать своих людей на верную гибель. Можешь звать меня трусом или слепцом - хотел бы я, чтоб так и было.
    Он знал, что многие увидят сейчас возможность искупить вину - но первым обратился к нему тот, кого он не ждал - или не хотел видеть здесь - Гвиндор:
    - Отпустишь ли ты меня, государь?
    Его часто называли теперь государем, но из уст Гвиндора это могло означать лишь одно - прощание.
    - Я бы остался, государь мой, но Гельмир! Он жив и зовет меня!
    Он мог бы ответить - мой брат тоже был жив и звал меня. Он мог бы спросить - а уверен ли ты, что это в самом деле Гельмир? Но он проронил лишь:
    - Среди тех, кто хочет идти с тобой - много ли из Минас Тирит?
    - Больше половины, - ответил Гвиндор, и Ородрет сказал:
    - Я приду проводить.

0

5

Финдуилас не плакала, но заперлась в своих покоях, и Ородрет не знал, как они прощались. Он смотрел, как плещутся над головой синие стяги со знаками государя Финголфина - и знал, что никто не вернется. Это чутье, появившееся после ухода Финрода, медленно подтачивало его - и он не удержал безнадежного: "Останьтесь, безумцы! Против моей воли идете!" Они склонились низко, прося о прощении - и ушли.

    Он убеждал себя, что на этот раз ничего не должен услышать - и не услышал, увидел: белый огонь, вспыхнувший на севере. Проснулся, полуослепший - и долго вслушивался в тишину ночного города, перебирая: усилить дозоры, замаскировать подступы, проверить припасы и источники воды - город будет отрезан и окружен, и неизвестно, останется ли безопасная дорога на Дориат? Послать весть Тинголу как можно скорее.… Отправить ли разведчиков?
    Разведчики были отправлены - из десятка вернулись лишь двое - не выдержали, кинулись отбивать пленных - и то, что увидели они, было поистине ужасным. Не было больше ни Химринга, ни Хитлума, государь Фингон погиб, брат его Тургон, явившийся на битву из своего потаенного королевства, спасся чудом. Сыновья Феанора лишились своих владений, но выжили… все. Казалось, судьба бережет их для чего-то - или их клятва была столь сильна?
    Они бы, верно, и этого не узнали - но одного пленника, ценою восьми жизней, удалось спасти, и был это тот самый лорд Орменель, что приезжал недавно послом от государя Фингона. Теперь он угасал - не столько от ран, сколько от горя. Но все-таки, придя в себя, он нашел в себе силы - и рассказал обо всем, чему был свидетелем. С ужасом внимали жители Нарготронда словам о муках и смерти Гельмира, о Гвиндоре, что, обезумев, рванулся в бой, нарушая замысел Маэдроса, прорвался едва ли не к самым воротам Ангбанда и был взят в плен. О предательстве людей с востока, что заключили прежде союз с Маэдросом, и о доблести аданов из третьего дома, благодаря которым смог увести свое войско Тургон. О белом огне, вырвавшемся из рассеченного шлема государя Фингона в миг его гибели.
    Город притих, затаился. Одни повторяли слова, сказанные некогда Ородретом - о том, что битва будет проиграна, и славили его прозорливость, другие говорили, что лучше было, подобно Гвиндору, с честью погибнуть в битве - но таким напоминали, что Гвиндор жив. Больше всего Ородрет боялся за дочь - но та мало изменилась, а на его вопросы отвечала лишь - он поклялся мне, что вернется - а такой клятвы он не нарушит.
    Отчаянных голов, желавших открытого боя, более не находилось: будто из воздуха, возникали на пути орков все новые ловушки, летели невесть откуда стрелы - и смельчаки растворялись в лесной чаще. Случалось и освобождать пленных: если это были эльдар, их, завязав глаза, вели в город, где поручали попечению целителей. Что до людей - им оставляли припасы, лук со стрелами, и указывали дорогу на Бретиль - большего Ородрет позволить не мог. Людские ватаги, прячущиеся в глухих местах, чаще всего оставляли в покое; за одинокими путниками, бредущими неведомо куда, старались проследить - особенно за эльдар, и случалось, вставали у них на пути - ради помощи и вестей. Некоторые говорили, что бежали их плена, и просили убежища - с такими Ородрет говорил сам - и, случалось, отказывал.
    Темные годы тянулись, как паутина - и, хотя потери Нарготронда были невелики, город жил, точно заключенный в непроницаемый кокон, мечтая о глотке свежего воздуха

    Двенадцать солнечных лет миновало с битвы, что получила имя "Несчетные слезы" - и опять он проснулся ночью, разбуженный видением. На этот раз он услышал песню, что доносилась с другого берега реки. Хриплый, надтреснутый голос проникал в самое сердце - такой тоски был исполнен, и другой, тихий, сорванный, вторил ему, и Ородрету чудилось, что он слыхал его прежде. Он долго вслушивался, даже, не в силах справиться с беспокойством, впервые за эти годы поднялся к той же бойнице и выглянул наружу, во мрак - и ничего не увидел.
    Прошел день и другой, и он подумал уже, что бывают и просто сны, когда часовые донесли ему - двое задержаны у самых границ, и один из них называет себя Гвиндором сыном Гуилина - а узнать его не могут.
    Видно, доложили и Финдуилас - так что она нагнала его и, верно, не заметила бы даже, если бы он не удержал ее за руку. Во двор они вышли вместе - и в кольце стражи Ородрет увидел двоих - человека и эльфа. Он шагнул вперед, вглядываясь, и был поражен, оттого что ошибся дважды: тот, кого он посчитал за человека, согбенного годами и страданиями, был эльда... Гвиндор! Знакомые черты проступали сквозь паутину морщин и шрамов - и вновь терялись. Ородрет сомневался бы дольше, если б не Финдуилас: с криком бросилась она к пришельцу и обняла его, называя по имени. Он прошептал только:
    - Фаэливрин! - и заплакав, без сил опустился на каменные плиты.
    Ородрет посмотрел на его спутника - рослый, темноволосый, он был бы вылитый нолдо, если б не борода. Должно быть, он тоже скитался и голодал, и перенес немало лишений, но сейчас стоял прямо и смотрел в упор - и Ородрет невольно опустил взгляд, пораженный отчаянием и тоской, что плескались во взоре незнакомца. Гвиндору меж тем помогли подняться, дивясь его слабости и слезам, и прежде чем отвести его к целителям, Ородрет спросил, может ли он поручиться за своего товарища.
    - Больше, чем за самого себя - отвечал Гвиндор с горькой усмешкой - ведь его имя....
    - Агарваэн, сын Умарта - прервал его человек, и Ородрет с трудом сдержал дрожь: голос этот явился ему в недавнем видении, в той самой погребальной песни - вряд ли он мог объяснить, откуда узнал об этом.
    "Кровью запятнанный, сын злой судьбы" - вот что означало это имя, но столь удивительно этот адан походил на эльфа, и столь удивительным было возвращение Гвиндора - что в этот день никто не решился их распрашивать.

    Но расспросов было не избежать - и едва только пришедшие отдохнули, а их телесные раны были исцелены, оба предстали перед советом. Гвиндор за эти дни изменился мало, разве что исчез из глаз испуг, и тем сильнее поразило всех преображение человека, назвавшегося странным именем: сбрив бороду, тот как нельзя более походил на эльфа из нолдор, и два слова - "адан" и "эдэль" - прошелестели по залу, сплетаясь в одно.
    Первым говорил Гвиндор - жалко и страшно было слышать, как винит он себя за свою безумную атаку, за гибель воинов, бросившихся следом за ним и сложивших головы у стен вражеской твердыни. Долго стоять он не мог - и должен был сесть на подставленную скамью, чтобы закончить рассказ. О том, что было после - о копях, где люди и эльфы добывают для Моргота руду и драгоценные камни, об издевательствах и пытках, холоде и голоде - он поведал тоже, но каждое слово давалось ему тяжким трудом. Столь много пленных трудилось там, что за долгие годы им удалось прорыть несколько тайных проходов, ведущих к свободе - и некоторые решались воспользоваться ими. Не скрыл Гвиндор и того, что среди рабов ходили слухи, будто Моргот знает об этих путях и не препятствует побегам лишь потому, что следит за беглецами, подчинив их своей воле. Несчастный просил, чтобы те, кто умеет врачевать душу, как можно скорее испытали его и убедились, что он чист - а если это не так, он готов умереть. При этих словах слабость опять одолела его, но он настоял, что останется со своим другом, пока того будут расспрашивать.
    Человек держался почтительно, но Ородрет не замечал в нем ни страха, ни подобострастия - как равный с равным, говорил с ним адан, и Ородрет наконец-то вспомнил, кого он напоминает ему - конечно, Берена сына Барахира.
    Сегодняшний день был как отражение того, памятного - снова сидел на троне король из дома Финарфина, снова стоял перед ним человек.... Ородрет не удержался и спросил - не родня ли их гость Берену, и тот, помедлив, подтвердил это. Адан объяснил, что отец его пропал без вести в битве Несчетных слез, о матери он давно не имеет вестей, а сам он был вожаком разбойничьей ватаги, покуда на ватагу эту не напали орки и не перебили всех, кроме него - а его взяли в плен. Друг его, также оставшийся в живых, гнался за орками и, догнав, освободил его - но сам погиб. Этот же друг - объяснил человек - перед тем встретился в лесах с Гвиндором и, пожалев, взял его с собой.
    - А после уже Гвиндор нашел в себе силы похоронить моего друга, исцелить меня от безумия, утешить в моем горе и привести сюда, - закончил Агарваэн, - я мало кому так благодарен, как ему, и докажу это и самому Гвиндору, и его городу, где нашел я приют.
    Говорил он тоже странно - Ородрет готов был поклясться, что слышит дориатский выговор, хоть и понимал, что это невозможно. Когда же у пришельца спросили, чем может послужить он Нарготронду, тот ответил:
    - Я воин, как отец мой и дед, и воевать я умею лучше всего. Ты, государь - он поклонился Ородрету - должно быть, рассылаешь отряды вокруг города - я могу пойти с одним из них, а заодно докажу, что не замышляю недоброго. Лишь об одном прошу тебя - от друга моего остался мне меч необычной формы и вида, который я хотел бы перековать по руке - не возьмутся ли твои мастера?

    Об этом же мече - уже после того, как Агарваэн уехал, в числе прочих, в дозорный отряд - заговорил с Ородретом Келебримбор, ставший главою кузнецов Нарготронда.
    - Твой адан прав - сказал он хмуро - это странный меч, и если я не видал его раньше, то встречал похожий на него как две капли воды - и это был меч Эола, Темного эльфа, ныне сгинувшего бесследно. Он сделан из звездного металла - только Эол умел прежде работать с ним... теперь умею и я. Но я не верю, что такой меч мог достаться кому попало!
    Ородрету вдруг захотелось защитить человека, должно быть, ради Гвиндора, и он сказал:
    Это память о погибшем друге, и адан владеет этим мечом совсем недавно - можно ли спрашивать с него?
    - Это недобрый меч, - ответил Келебримбор, - я не нашел в нем колдовства, но он будто живет сам по себе - и он был рад тому, что мы сотворили с ним. Он точно знал, что у него появился новый хозяин - и стремился к нему!
    - Посмотрим, чего ждать от них в деле, - ответил Ородрет, - может статься, этот меч отличается от других не так сильно!
    Донесения с границ шли непрерывно - и те, что приходили с Хранимой равнины, вскоре превратились в поток славословий и хвастовства, и причиной тому был именно Черный меч. Такое прозвище - Мормегиль - получил адан у тех, с кем рядом довелось ему сражаться, и они, возвращаясь, не уставали вспоминать о его отчаянной смелости, быстром уме и непревзойденной ловкости, о том, как не щадит он себя в бою - но самая смерть, кажется, отступает перед блеском черного меча, называемого хозяином Гуртанг, Смертное железо. Сам человек неизменно отказывался возвращаться в город, говоря, что в поле от него больше толку, и время спустя ему отдали под начало целый отряд, а потом - и все отряды к северу от Нарготронда. Талат Дирнен, впервые за долгие годы, была свободна от орков - и адан наконец-то возвратился в Нарготронд, и по своему новому чину присутствовал на совете. За время, что провел он на границе, он изменился, будто беспрерывные битвы не тяготили его, а, напротив, прибавляли сил - и еще более стал походить на эльфа. Увидев его, Ородрет снова был поражен и озадачен - о родословии аданов он слышал от Финрода, и помнил, что лишь дом Беора мог похвастать таким сходством - а где ныне дом Беора? Встретились они в покоях Гвиндора - тот так и не оправился полностью, но упорно и безуспешно, изнуряя себя, упражнялся с мечом и луком. Ородрет замечал, что Гвиндора избегают - и старался чаще приходить к нему, и был рад, когда заставал там Финдуилас - а это случалось почти всегда. Рад он был и адану, не забывшему, как оказалось, своего спасителя, хоть и огорчился, увидев их рядом - Мормегиль, казалось, стал выше ростом, голос его потерял надлом и хрипоту - и весь он был, как глоток степного ветра, неведомо как залетевший в духоту города. Гвиндор, сгорбленный, закутанный в теплый плащ, покашливал и отхлебывал целебный настой, что принесла ему Финдуилас - и тоже был чужд и неуместен здесь. И было что-то неуловимое, что роднило их, таких несхожих - боль? Ородрет и сам ведал боль - кто сказал бы, чья больше? Неволя - но разве сам он не был невольником своего долга и своего города? И некому было объяснить ему, как он сам походит сейчас на этих двоих - а Финдуилас, что заметила это, лишь вздохнула украдкой.
    Он и сам был так захвачен этим ощущением, что не сразу заметил - Финдуилас больше не приходит на их встречи. Сначала она отговаривалась делами, потом - просто заперлась в своих покоях.
    Заходя, Ородрет замечал следы слез на ее лице - а о причине их мог лишь гадать. Однажды, когда Мормегиль был в отъезде - а уезжал он из города часто, говоря, что каменные стены не дают ему свободно вздохнуть - Ородрет, по обыкновению, решил навестить Гвиндора. Подходя, он услышал два голоса - один из них был голосом Финдуилас - и остановился, не желая мешать и радуясь, что ее добровольное заточение наконец-то завершилось.
    - Я зову его Тхурин, Тайна - говорила дочь, и слова ее был исполнены печали, - и я вижу, что недалека от истины, хоть он и отрицает это. Я называю его правителем и потомком правителей, а он отвечает лишь, что наши короли - из эльдар. Он говорит, что я похожа на женщин его народа и напоминаю ему любимую сестру - сестру, Гвиндор! - и слезы вновь зазвенели ее в голосе.
    - Тень его легла на всех нас, - отвечал Гвиндор, - все думают, что от него исходит свет и спасение, а я не могу открыть эту тайну, потому что обещал ему. Но ради тебя я готов нарушить обещание! Ты почти не ошиблась, любовь моя - не Тхурин его имя, но Турин, сын Хурина Талиона, величайшего воина среди эдайн, того, что посмел противостоять самому Морготу и ныне, говорят, проклят им - а вместе и весь его род. Он действительно мог бы стать великим правителем, но ныне величие его искажено проклятием - и любовь его убивает куда сильней, чем его ненависть!
    Финдуилас долго молчала, а потом промолвила чуть слышно:
    - Турин сын Хурина не любит меня и никогда не полюбит.
    Ородрет отступил, пораженный услышанным, и не сразу нашел в себе силы признаться Гвиндору, что стал свидетелем их разговора. Слова же Финдуилас поразили его так, что он невольно рассмеялся, хоть и невесел был этот смех: все повторялось! Но он не Финрод, а этот человек, как бы велик он не был - не Берен, и любовь эта не приведет к великим подвигам и славе. Он решил, что будет молчать до возвращения Турина - но недаром говорили, что в Нарготронде особенное эхо: и настоящее имя Мормегиля, неведомо как, стало известно всем.

    Оставалось только признать его открыто - и защитить Гвиндора. Но странно - как ни слаб телом был Гвиндор, дух его в эти дни, казалось, укрепился и стал куда более силен, чем раньше, до Дагор Нирнаэт. Не его хотелось уберечь, а Турина - словно лишенного теперь укрытия, сложенного из десятка имен и прозвищ. И Ородрет первым поднялся в зале совета, приветствуя Мормегиля, и первым вымолвил:
    - Слава тебе, Турин сын Хурина!
    - Слава! - загремел зал, и Турин вздрогнул, точно от удара и вздернул подбородок, и в глазах его плескалось торжество пополам с гневом. Он поклонился и благодарил короля и город, но Ородрет видел, что ярость его едва не прорывается сквозь учтивые слова, и оттого велел обоим - и Мормегилю, и Гвиндору - остаться после совета.
    - Я просил тебя хранить тайну, а ты раскрыл ее, - загремел Турин, - мое проклятье потеряло меня, я был свободен, а теперь оно найдет меня вновь!
    - Проклинают не имя - усмехнулся в ответ Гвиндор, - но того, кто его носит. Ты думаешь, назовись я Турином - и твое проклятье досталось бы мне? Не по имени узнает о тебе враг, а по твоим делам - и если бы город наш оставался скрыт, а хранимую равнину защищали, как прежде, твое присутствие не навлекало бы беду. Опомнись!
    Но Турин уже не помнил себя:
    - Твой разум, видно помутился от страха, пока ты был в плену! - выкрикнул он. - Ты прячешься в этих стенах и не видишь, что Талат Дирнен уже свободна, а за ней настанет черед других земель!
    И вдруг, поняв, что наговорил, бросился к Гвиндору :
    - Прости меня! Я делаю это все из любви к тебе! Я хочу, чтобы ты стал таким, как прежде, и нашел свое счастье, я хочу выиграть время для тебя!
    Но Гвиндор покачал головой: чем заплатим мы за это время, что ты выиграл? И прощать тебя я не вправе - потому что это моя вина.

    Ородрет слушал их - и словно рвался пополам. Некогда он обещал хранить этот город, сколько сможет. Сегодня ему впервые пришло в голову, что сил у него больше нет. Но вот они, эти силы, только реши и скажи - ты прав - одному из них. Кому? А Турин тем временем говорил ему
    - Государь, даже если мы не побеждаем пока, подумай, сколько вражеских войск мы стянули сюда - и другие земли получили передышку! Мы одни остались здесь - Дориат.… Он умолк на мгновение, и лицо его утратило жесткость, точно он вспомнил о чем-то далеком и милом сердцу, - Дориат, ты знаешь, скрыт, и лучший его воин - мой лучший друг! - пал от моей руки, хоть и случайно. Мой Дор-Ломин.... Когда я думаю, что матери хоть на мгновение стало легче жить оттого, что мы открыто вступили в бой - я готов жертвовать собственной жизнью!
    - Своей? - спросил Гвиндор, - а жизнью Финдуилас?

    Ородрет устало поднял руку: - ваш спор продолжайте без меня, - сказал он. Я вижу, что приязнь между вами слишком сильна, чтобы он мог разрушить ее. Решение будет завтра - на совете.
    - Но государь! - воскликнул Турин, - позволь нам хотя бы иногда нападать, а не только защищаться! И наши отряды... Они слишком малы...
    Но Ородрет, уже выходя из зала, бросил лишь - завтра!
    Нетрудно было догадаться, что предпочтут собравшиеся на совет - первые успехи в боях кружили голову, само имя Турина казалось обещанием побед - и лишь слова Ородрета недоставало, чтобы не отдельные отряду уже, а целое войско вышло из города. Напрасно кричал, срывая голос, Гвиндор, что победы не будет:
    - Глупцы! Вы не ведаете мощи Ангбанда! А я был там, я знаю - и не нам, несущим печать проклятия, повергнуть его - мы можем лишь дожидаться спасения!
    Ородрет с ужасом узнавал свои собственные слова, сказанные когда-то перед Пятой битвой - и с не меньшим ужасом осознавал, как он изменился с тех пор. Что подточило его? Отчего иссякло терпение - которым он никогда не дорожил, так много его было? Победы не будет, это он понимал по-прежнему, но зараза, охватившая город, проникла и в его сердце. Он пробовал говорить с Финдуилас, но та повторила лишь - я знаю, он не любит меня и не полюбит, однако он - моя последняя надежда, и я поддержу его, что бы ни случилось.
    Ему хотелось закричать - оставьте меня, это решение мне не по силам, но он сказал лишь - отряды удвоить, первыми не нападать, ждать до весны - и, под разочарованный ропот, ушел прочь. Отсрочка - вот и все, на что его хватило сегодня.
    Он понимал, что, почуяв за собой силу, горожане не удержатся и перейдут в наступление. Словно поток подхватывал его и нес, и бесполезно было противиться ему. Но он и не хотел больше противиться! Досада сменялась злобным торжеством, что вспыхивало в сердце при каждом новом донесении с границ. Не лучше ли - говорил он себе - попытаться оседлать бурю, если не можешь противостоять ей? И пришел день, когда на совете Турин, сиявший в этот день таким же мрачным огнем, объявил:
    - Мы наступает, государь! Орки больше не осмеливаются заходить в наши земли - неужели мы не пойдем дальше? Все - целое войско! Если бы у нас был способ быстро переправляться через Нарог, государь! Это наше слабое место, но я знаю, что можно сделать - мы построим мост! Твои мастера столь искусны, что воздвигнуть его можно очень быстро - и сколь многого можно будет добиться тогда! Мы сможем перебрасывать силы из города в считанные часы, пока враги не ждут нас!
    - Что сказал бы твой брат, государь?! - выкрикнул Гвиндор, - что сказал бы он, глядя, как дело его рук и разума подставляют врагам? Задумайтесь, жители Нарготронда, пока гнев Моргота не нашел вас!
    Но он был один под градом насмешек и поношений, и даже Финдуилас отвернулась со вздохом. И опять Ородрет не нашел в себе сил ответить сразу, отложив решение.
    Оставшись один, он думал: всю жизнь он делал лишь то, что хотели от него другие - не пора ли подумать, чего хочет он сам? Чем бы ни было продиктовано это желание - ведь другие позволяют себе следовать своим стремлениям, ничуть не задумываясь, правильно ли это? Чего ты хочешь сейчас, Ородрет, сын Финарфина?
    Свободы - сказал он сам себе, и если другое имя этой свободы - смерть, так тому и быть. Я устал воевать с целым городом, который не сомневается в своем праве хотеть и требовать. Мост будет построен.

    Уже вбиты были сваи, и заложены опоры, и третий дом, так же самозабвенно решивший сражаться до победы, как прежде решал не ходить в бой, славил и превозносил Турина - когда появились в Нарготронде гости. Не беглецы, не бродяги с просьбой о приюте - два эльфа надменно и свысока оглядывали зал и распекали стражу за то, что привели их к Турину, а не прямиком к Ородрету.
    Впрочем, и перед Ородретом они не спешили кланяться, лишь назвали свои имена - Гельмир и Арминас, когда-то верные Ангрода, после Дагор Браголлах бежавшие в Гавани - казалось бы, чем тут гордиться? И, не замечая перешептывания и смешков горожан, пришлецы объяснили - ныне они посланники самого Ульмо, что изрек свою волю через Кирдана Корабела, Правителя Гаваней, и призваны донести эту волю до всех нолдор, обитающих ныне в Белерианде, а прежде всего - до Тургона, чье потаенное королевство, по слухам, лежит где-то на севере.
    Когда же Ородрет спросил, до кого же донесли они свою весть, спеси у посланников поубавилось, и они объяснили, что государя Тургона отыскать не смогли, а в Дориат, где, правда, и не нолдор живут, их не впустили.
    - Но ты, государь! - воскликнул Гельмир, - ты, правишь этим городом - отчего же нас привели к этому человеку?
    - Оттого что идет война - отвечал Ородрет, а человек этот - военачальник Нарготронда. Вестей же о Тургоне вы здесь не найдете, и вряд ли вам стоит надолго задерживаться в Нарготронде. Или вы решили удовольствоваться меньшим, чем вам было поручено? Для чего вам Тургон? Выполняйте свое поручение, посланники - если вы действительно принесли нам вести.
    Гельмир, старший из двоих, казалось, был уязвлен словами Ородрета и воскликнул:
    - К государю Тургону посланы мы оттого, что его королевство, говорят, дольше прочих будет сопротивляться врагу. И хоть мы не отыскали его, поход наш не был напрасным - мы увидели, что собирается возле Тол Сирион огромное войско - не с тобой ли оно готово сразиться? Что же до самого послания - вот слова Владыки Вод: зло загрязнило источники Сириона, и моя сила уходит из них. Но куда большее зло творит тот, кто накладывает на нее оковы. Сбрось свою спесь в гремящие воды реки, и ползучее лихо не коснется твоих дверей, если ты затворишь их за собой!

    - Вот как, - сказал на это Ородрет, - значит, теперь положено, придя в дом, угрожать его жителям и указывать, как им должно себя вести? Гибель наша неизбежна - но как мы встретим ее, решать нам. Что же до вражеских войск, то вам лучше ответит тот, кто видит их ежедневно.
    Не в Нарготронде и тем более не в его правителе было дело - и это он понимал лучше всего. Но все решения, что принимал он прежде, были только предвестьем этого, последнего. Можно было остаться на стороне Сил. На стороне Финрода, на стороне отца, что живет теперь в почти невероятном Валиноре - ценою предательства. Его словно толкали - смотри, он проклят! Он горд без меры, он губит все, с чем сталкивается! Отвергни его - и город твой получит истинную передышку, а не то, что твои глупцы считают победой!
    Занятый своими мыслями, он не сразу заметил, что Турин, уже не сдерживаясь, осыпает посланцев упреками:
    - Значит, так вы решили узнать о Тургоне? - кричал он, - выпытать у сына Хурина, не говорил ли ему отец о Гондолине, где побывал в юности? Так вы распоряжаетесь чужими именами и тайнами? Доведись вам побывать у Тургона, о том скоро узнали бы и в Ангбанде, но у детей дома Хадора не такие длинные языки! Мой отец клялся и сохранил тайну, и доверься он мне, я поступил бы так же!
    Ты говоришь, что побывал в Дор-Ломин и упрекаешь меня в том, что я не похож на тамошних жителей, что я неучтив и груб? Благодари за это Моргота, эльф! Это он проклял весь мой род, это проклятье калечит мою жизнь - немудрено, что я так отличаюсь от других потомков Хадора!
    Вряд ли что-то могло уязвить его сильнее - и Ородрет не мог больше стерпеть:
    - Возвращайтесь! - сказал он. - Передайте, что Нарготронд стоит, и будет сражаться, сколько сможет. Слова вашего послания были темны - не знаю, сумеем ли мы понять его.
    Он положил руку Турину на плечо, успокаивая, но тот, не желая уже скрывать своей ярости, выкрикивал вслед: - Да что вы знаете о войне? Уходите, играйте в свои кораблики! Бежать от врага вам не впервой!
    Младший, Арминас, обернулся, будто желая оправдаться, но Гельмир одернул его - и странные гости покинули растревоженный, гудящий от слухов город.
    Когда же Ородрет, угадав намерения Турина, запретил ему преследовать пришельцев, тот, не сдержавшись, бросил - верно говорят - для эльфов родство важнее правды! - и выбежал прочь, а за ним потянулись все, кто был в ту пору в зале совета. Гвиндор остался, и долго сидели они вдвоем, не решаясь смотреть друг на друга, и наконец Гвиндор промолвил:
    - Должно быть, Моргот смеется сейчас! Что ж нам делать?
    - Ничего, - отвечал Ородрет, - Ты не при чем здесь - мы обречены с тех пор, как отреклись от Финрода. Мы всегда держали сторону сильных; и чье проклятье правит нами сейчас - Турина или Нарготронда? Пока что они хотя бы верят в победу - я не стану разубеждать их. И предавать больше не стану.
    Гвиндор поклонился и вышел - и с тех пор речи, что вел он в совете, были столь горькими и гневными, что никто не решался, как прежде, насмехаться над ним.
    Ородрет же затворился в своих покоях и выходил, лишь когда требовалось его присутствие - а это случалось нечасто, ибо город в те дни двигала и вела воля Турина. Он словно доказывал кому-то, что прав; и, подстегиваемый его нетерпением, Нарготронд все силы свои обратил на постройку моста. Малейшее промедление вызывало взрыв гнева, но Турину по-прежнему повиновались охотно, не сомневаясь ни в правоте его, ни в грядущей победе.
    Лишь однажды увидел Ородрет прежнего Аданэдэля, такого, каким он некогда возвратился с Талат Дирнен, сияющего, счастливого своей удачей - когда мост, наконец, был готов. И глядя, как Турин, по-детски захлебываясь от радости, хвалится своим детищем, Ородрет забывал о будущем и был счастлив вместе с ним. Но лишь на мгновение - и не только собственные горькие предчувствия не давали покоя - но сны, что снова приходили к нему. Не огонь, не плач и кровь, как бывало - он видел, как сидит за столом в своей комнате в Минас Тирит, видел свою руку, держащую новое стило, чистый лист пергамента, лежащий на столе - и пытался писать, но не мог. Казалось, в этом - вспомнить и написать - кроется спасение, но от чего? Он даже попросил Финдуилас принести ему старые свитки, но тщетно - знаки, по прежнему яркие и четкие, молчали.
    Турин меж тем собирал войско, ежедневно выводя его на учения по новому мосту - и не уставал говорить, что едва поспел к сроку. Радость его скоро угасла, а упрямство и гордыня выросли безмерно - так что его не страшили даже вести с Хранимой равнины. Дозорные - те, кто успел бежать - рассказывали, что войско орков, перешедшее Анфауглит, неисчислимо, а истоки Сириона, как предрекали некогда вестники из Гаваней, осквернены - и виною тому дракон! Последние, кто пробился в город, поведали, что сама Талат Дирнен в огне, а озеро Иврин покрыто слоем пепла, и воды его отравлены.
    Турин сиял - настал его час! И, видя его уверенность, нарготрондцы славили его и восклицали, что победа близка.
    К Ородрету Турин вестников слать не стал, но пришел сам. В новом доспехе, опоясанный мечом, с гномьей маской, висящей сейчас на поясе, он был грозен и прекрасен, и полон такой силы, что Ородрет в который раз усомнился - а может, их встреча не проклятье, а честь, нежданно дарованная ему? Впрочем, он давно уже понял, что не знает ответа, поэтому на вопрос:
    - Выйдешь ли ты завтра, чтобы проводить нас? - ответил лишь:
    - Неужели ты думаешь, что я останусь здесь? Место мое - впереди войска.
    Мгновенный гнев исказил лицо Турина, но он превозмог его и сказал:
    - Это честь для нас, государь! Надеюсь, ты позволишь мне биться рядом с тобой?
    Он не думал, что сможет уснуть в эту ночь - но уснул сразу, и снова ощутил себя в Минас Тирит. За спиной слышался шорох, и он знал, что это Тэлиэн сворачивает свитки и раскладывает их на полках. Еще дальше - почти на грани слуха - звенел смех Финдуилас, раздавались голоса воинов, ржанье лошадей - там, за стенами, был ранний вечер.
    Перед ним опять лежал чистый лист, в руке зажато стило - и, как бывает во сне, из последних сил одолевая невидимую преграду, он опустил руку и вывел первый штрих. Теперь буквы ложились на белую поверхность легко, в одно касание, и очертания их были так совершенны и правильны, что хотелось плакать. Сначала он упивался их красотой и соразмерностью, не думая, что именно пишет, но потом, выводя одну за другой, внезапно прочел: "прости", и дальше - "atarinya", отец. Должно быть, он все же заплакал, потому, что линии дрожали и расплывались, превращаясь - это же сон! - в лицо Финарфина. Отец поднял глаза, встретился с ним взглядом, кивнул - и все исчезло.
    Он проснулся и сел - пора было подниматься, но знаки, которые были даны ему во сне, по-прежнему стояли у него перед глазами, и он не выдержал - на одном из донесений, что были разбросаны по комнате, принялся чертить их, удивляясь - красота наяву не исчезала, но озаряла всю комнату - всю жизнь, что осталась ему. В дверь постучали - пора, государь! И, прежде чем взяться за доспех, он принялся поспешно разрывать клочок пергамента на части. Он успел еще сунуть обрывки Финдуилас и сказать, чтобы та раздала их остающимся - вдруг да спасется хоть что-нибудь - отчетливо понимая, как безнадежен его порыв. Впрочем, Финдуилас надеялась на победу, и лишь в последний миг перед расставанием с плачем прильнула к нему. Войско выстроилось, Турин занял место по правую руку, а Гвиндор по левую, ворота открылись - и Ородрет въехал на мост, крепкий, новый, сработанный на века.

    "On that day all the pride and host of Nargothrond withered away; and Orodreth was slain in the forefront of the battle…"

    "В тот день была повержена вся слава и гордость Нарготронда, и войско его разбито, и пал в битве Ородрет, сражаясь в первых рядах…."

0

6

Автор: Вальрасиан, Петр из Вероны

http://ipicture.ru/uploads/101021/Px6ch29k3I.jpg

Воспоминания Тевильдо: Берутиэль.

Что память - отраженья, блики,
Всему приходит свой черед...
Порой ничтожное великим
В глазах потомков предстает.

Итак ты хочешь, чтобы я рассказал тебе о Берутиэли, малыш? Ну что ж, расскажу, хотя я не люблю вспоминать эту женщину, - здесь в зеленых глазах древнего духа полыхнуло пламя, а последнее слово прозвучало почти как ругательство.

"Ты наверняка слышал немало песен о Берутиэли - барды любят рассказывать эту историю. Темные менестрели рассказывают о благородной мученице, и великой служительнице Тьмы, светлые сказители порой вспоминают балладу о королеве-ведьме… Ты хочешь знать, где правда? Нигде, - Берутиэль не была ни мученицей, ни злодейкой, - простой людской женщиной, не сумевшей распорядиться милостью судьбы.

Среди людей издревле живут древние силы в обличье животных - майар или просто дети Зеленой Валиэ, получившие чье-то благословение. Меарасы Рохана и пес Хуан, Орлы и Драуглин, - много нас было … Такой была и прекрасная Тинни - белая как снег сероглазая кошка, дочь одного из Духов Запада, любившего, подобно мне, кошачий облик. Люди называли ее кошкой королевы Берутиэль - но вернее было называть Берутиэль человеком Тинни, ибо Тинни была и древнее, и мудрее, и сильнее, и прекрасней чем та, кого гондорцы называли ее хозяйкой…

Возвышение Берутиэли началось с того дня, когда она спасла Тинни от зубов гигантского свирепого пса, принадлежавшего ее отцу… Будь я на месте Тинни - я бы просто ушел и вскоре забыл об этом - но увы, она унаследовала от своего отца слишком того того, что на Закате называют благородством - и она осталась с Берутиэль. Не знаю, когда эта женщина заметила у своей живой игрушки признаки разума - но года полтора спустя она научилась понимать причудливый язык жестов и поз, что издавна используют кошки. Еще полгода спустя дочка мелкого купца уже была придворной дамой - ведь ей служили знания и мудрость тысячелетий, хранимые Тинни, ее невеликие чары и острый ум. А еще через год владыка Гондора сделал ее своей женой.

Незадолго до этого я встретил Тинни... Извини малыш, я не буду тебе рассказывать тебе об этой любви - это мое. Только мое. Достаточно сказать, что плодом нашей любви были девять черных котят, очаровательных крох. Они унаследовали толику моей силы и толику силы матери … И теперь Королеве Гондора верой служили десять кошек - одна белая и девять черных …

Королеве было достаточно ничего не делать - и мудрость Тинни стала бы ей верным советчиком. Но шли годы, а Берутиэль не приобретала мудрости. Она оставалась все той же купеческой дочкой, а Власть стала для нее лишь источником новых развлечений. Она по прежнему любила сплетничать и подглядывать в замочную скважину, а ее безвкусица даже вошла в поговорку - про "рыночную торговку на троне" в Гондоре вспоминали еще столетие спустя.

И моих детей она сделала шпионами, удовлетворявшими ее любопытство. Впрочем, любой владыка стремится знать больше о своих подданных и всегда имеет доносчиков и шпионов. Но Берутиэль не умела молчать - и то, что доносили до нее мои дети она немедленно разбалтывала. Разболтала она и о том, что ее кошки не таковы, как другие…

Надо ли удивляться тому что вскоре ее стали считать ведьмой и ненависть к ней росла. Сама же Берутиэль становилась все более горделивой - те немногие успехи, которых она смогла достичь с помощью Тинни и ее детей, она приписывала лишь себе, а в неудачах винила кого угодно - только не себя… Я помню последнюю встречу с Тинни - она была печальна. Берутиэль отдалялась от нее и забывала о том, кто причина ее положения, она оскорбляла Тинни и детей - но верность не позволяла моей любимой уйти.

Финал был закономерен - как то раз Берутиэль решила в одиночку прогуляться по Гондору, полагаясь на страх, который она внушала всем его жителям … Но страх прорвался мгновенной и безумной вспышкой ненависти - и когда гвардия Короля Тараннона добежала до порта - было уже поздно - крохотный корабль с Берутиэль скрылся в за пеленой тумана.

Они умирали недолго - старый баркас быстро дал течь, и вскоре и Королева и моя любимая, и мои дети скрылись в морской пучине…"

+1