Люди и Эльфы:
компиляция из писем

Отрывок из письма # 153 Питеру Хастингсу, сентябрь 1954 г. (набросок)

Я уже говорил о биологических трудностях брака между Эльфами и Людьми. Конечно, он встречается в "волшебных историях" и фолклоре, хотя не всегда имеет одну и ту же смысловую нагрузку. Но я сделал его куда более исключительным. Мне не кажется, что "перевоплощение" как-то влияет на проблему. А вот "бессмертие" (ограниченное в моем мире жизнью Земли), несомненно, влияет. Как и во многих волшебных историях.

В основной истории Лутиэни и Берена Лутиэни было - как абсолютное исключение - позволено лишиться "бессмертия" и стать "смертной" - но когда Волк-Охранник Врат Ада убивает Берена, Лутиэнь получает краткую отсрочку, и они оба возвращаются в Средиземье "живыми" - хотя и не смешиваясь с остальными людьми: обратный вариант легенды об Орфее, но исполненный Жалости, а не Безжалостности. Туор женится на Идриль, дочери Тургона, Короля Гондолина; при этом "предполагается" (хотя и не говорится прямо), что он - уникальное исключение - получает ограниченное эльфийское "бессмертие": исключение в некотором смысле оьбратное. Эарендил - сын Туора и отец Элроса (Первого Короля Нуменора) и Элронда, а их мать - Элвинг, дочь Диора, сына Берена и Лутиэнь: таким образом, проблема Полуэльфом объединяется в одной линии. Смысл в том, что Полуэльфы имеют возможность (неотвратимого) выбора - который можно откладывать, но не вечно - судьбы какого из родов разделить. Элрос выбрал быть Королем, "долговечным", но смертным, потому все его потомки смертны и принадлежат к особо благородному народу с увядающим долголетием; Арагорн был одним из них (его жизнь, однако, была дольше жизни его современников и превосходила ее вдвое, хоть и не втрое, как изначально было у Нуменорийцев). Элронд выбрал остаться с Эльфами. Его сыновьям - хоть в их жилах текло больше эльфийской крови, так как их матерью была Келебриан, дочь Галадриэли - опять надлежало сделать выбор. Арвен - не "перевоплощение" Лутиэни (с точки зрения моего мифа это невозможно, потому что Лутиэнь умерла как смертная и покинула мир времени), а ее потомок, очень похожий на нее взглядами, характером и судьбой. Когда она выходит замуж за Арагорна (их любовная история, рассказаная в другом месте - здесь не центральная; на нее лишь даны эпизодические ссылки), то "делает выбор Лутиэни", и потому горе ее расставания с Элрондом особенно горько. Элронд уходит За Море. О судьбе его сыновей, Элладана и Элрохира, не рассказывается: они отложили свой выбор на время.

[Отрывок из письма # 181 Майклу Страйту, январь-февраль 1956 г. (наброски)]

Конечно (этот факт - внешний по отношению к моей истории), Эльфы и Люди - просто различные аспекты Человеческого и отражают проблему Смерти, как она видится личности ограниченной, но добровольной и отдающей себе отчет. В этом мифологическом мире Эльфы и Люди родственны в своих воплощенных формах, но в отношении их "духов" к миру времени представляют различные "эксперименты", в каждом из которых есть своя присущая ему тенденция - и слабость. Эльфы представляют - так, как это было - художественные, эстетические и чисто научные аспекты Селовеческой природы, но на более высоком уровне, чем у реальных Людей. То есть: они преданно любят физический мир и желают наблюдать и понимать его для себя - как другое (а именно, реальность, происхлдящую от Бога в той же степени, что и они сами), а не как материал для использования или основу власти. У них также есть выдающийся "вторисно-творческий", или художественный, дар. Они потому "бессмертны". Не "вечны", но будут жить в сотворе нном мире, покуда длится его история. "Убитые" болезнью или разрушением их воплощенной формы, они не уходят от времени, а остаются в мире - развоплощенные или же рожденные вновь. По мере того, как идут века за веками, это становится тяжкой ношей, особенно в мире, где существует злоба и разрушение (я опустил мифологическую форму, которую в этом сюжете принимает Злоба или Падение Ангелов). Простые перемены как таковые - не "злы": они представляют собой развертываание истории, и избегать их - противостоять замыслу Бога. Но слабость Эльфов - в их печали по прошлому, в том, что они потеряли волю к переменам: как если бы человек, ненавидящий очень длинную все продолжающуюся книгу, хотел остановиться на любимой главе. Потому они до некоторой степени пали на коварство Саурона: они возжелали некоторой "власти" над другими как они есть (что совершенно отлично от искусства), чтьобы сделать действенной их собственную волю к сохранению: предотвратить перемены и сохранять все вокруг свежим и прекрасным. "Три Кольца" были "чисты", потому что их предназначение было в ограниченном смысле добрым; в него входило исцеление нанесенного злобой вреда наравне с простым предотвращением перемен; кроме того, эльфы не желали подчинить себе волю других и завладеть миром ради собственного удовольствия. Но с падением "Власти" все их слабые усилия сохранить прошлое рассыпались в пыль. В Средиземье для них не осталось ничего, кроме усталости. Потому Элронд и Галадриэль ушли. Гэндалф - особый случай. Он не был ни создателем, ни перврначальным владельцем Кольца, но оно было отдано ему Кирданом в помощь при выполнении его задачи. Гэндалф, окончив свои труды и выполнив данное ему поручение, вернулся домой, в землю Валаров.

Уход за Море - не Смерть. Вся эта "мифология" - эльфоцентрична. В соответствии с ней настоящий Земной Рай, дом и царство Валаров, существовал вначале как физическая часть земли.

Ни в мифологии этой, ни в истории нет "воплощения" Творца. Гэндалф был "сотворен", хотя, возможно, он - дух, существовавший прежде в физическом мире. Как "маг" он был послан Валарами, или Правителями, помочь разумным существам Средиземья противостоять власти Саурона - власти, слишком великой для них самих. Но, поскольку с точки зрения этого сказания и мифологии Власть - когда она завладевает или пытается завладеть волей и мыслями других (кроме как с их согласия) - есть зло, эти "маги" были воплощены в жизненные формы Средиземья и страдали потому и телом, и разумом. И потому они были подвержены опасности воплощенных - возможности "падения", греха, если вам угодно. В основном это проявлялось в них как нетерпение, ведущее к желанию управлять другими ради достижения собственных благих целей, а в конце концов - неизбежно к желанию осуществлять собственную волю любыми средствами. Саруман поддался этому искушению. Гэндалф не поддался. Но с падением Сарумана "добро" было должно прилагать куда большие усилия, проявлять куда большую самоотверженность. Так Гэндалф встретил и перенес смерть; и он вернулся назад (или, по его словам был послан) с большею силой. И хотя кому-то эта история может напомнить Евангелие, на самом деле она не имеет с ним ничего общего. Воплощение Бога бесконечно величественнее всего, что я осмелюсь написать. Здесь я сосредочился на Смерти как на части физической и духовной природы Человека и на Надежде без гарантий. Вот почему повесть об Арагорне и Арвен кажется мне наиолее важным из приложений; это - неотъемлимая часть истории, хоть она и не могла быть помещена в главное повествование без разрушения его структуры; я планировал сделать его "хоббитоцентричным", т.е. (первоначально) рассмотреть облагораживание простоты.

[Ни один из набросков, из которых собран этот текст, не был завершен.]

[Отрывки из письма # 131 Милтону Уолдмену, написанного, предположительно, в конце 1951 г.]

Следующий цикл имеет дело со Второй Эпохой. На Земле это - темная эпоха, и мало ее истории рассказано (и должно быть рассказано). В великих битвах против Первого Врага земля была разбита и разрушена; Запад Средиземья опустел. Мы узнаем, что Эльфам-Изгнанникам было если не приказано, то настойчиво рекомендовано вернуться на Запад и жить там в мире. Они должны были жить постоянно не снова в Валиноре, но на Одиноком Острове Эрессэа вблизи Благословенного Царства. Люди Трех Родов бывли награждены за доблесть и преданность союзу: им было позволено жить "западнее всех смертных", в "Атлантиде" - великом острове Нуменоре. Эти божества, конечно же, не могли лишить Нуменорийцев смертности - рока, или дара Божьего - но они даровали им великое долголетие. Они отплыли из Средиземья, покинув его, и основали свое королевство вблизи Эрессэа (но не Валинора).

[...]

Нуменорийцы могли видеть самою восточную "бессмертную" землю, Эрессэа; как единственные люди, говорившие по-эльфийски (они выучили этот язык в дни их Союза) они постоянной общались со своими древними друзьями и союзниками - в благости ли Эрессэа или в королевстве Гилгалада на берегах Средиземья. Потому обликом и даже образом мыслей они мало отличались от Эльфов - но оставались при этом смертными, хотя и были награждены втрое большей (или даже более) продолжителностью жизни. Награда эта - причина их падения - или способ искушения. Их долгая жизнь способствовала достижениям в искусстве и в мудрости, но порождала собственническое отношение к ним; пробуждалась жажда большего времени для обладания. Частично предвидя это, божества с самого начала наложили на Нуменорийцев Запрет: им было запрещено плыть в Эрессэа и вообще на запад. Во всех остальных направлениях они были вольны плыть, куда захотят. Они не должны были вступит на "бессмертные" земли и быть там очарованы "бессмертием" (внутри мира), что было бы против их закона - особого рока, или дара Илуватара (Бога), и чего их природа, на само-то деле, не могла вынести.

Было три стадии их отпадения от благости. Сначала покорность, свободное и добровольное послушание, хотя и без понимания. Затем долгое время они подчинялись против воли, ропща все более и более открыто. И, наконец, они восстали; началась вражда между восставшими и людьми Короля с одной стороны и преследуемым ничтожным меньшинством Верных - с другой.

[...]

Наконец [...] Тар-Калион чувствует старость и приближение смерти [...] и, построив величайшую из всех армад, он отплывает на Запад, нарушив Запрет и намереваясь силой вырвать у божеств "вечную жизнь на кругах мира". Столкнувшись с этим восстанием ужасного безрассудства и богохульства и также с реальной опасностью (управляемые Сауроном Нуменорийцы могли преаратить в руины сам Валинор) Валары сложили данную им власть и воззвали к Богу и получили власть и позволение действовать согласно обстоятельствам; старый мир был разбит и изменен. В море разверзлась бездна, и в ней сгинул Тар-Калион с армадой. Сам Нуменор, бывший на краю бездны, опрокинулся и исчез в пучине во всем своем великолепии. После этого на земле уже не было зримого божественного или бессмертного жилища. Валинор (Рай) и даже Эрессэа были удалены, оставшись только в памяти. Люди, если хотят, могут теперь плыть на Запад; они не приближаются к Валинору, Благословенному Царству, нео возвращаются с востока: ибо мир стал круглым и конечным, а круг - безысходным, и выйти из него можно лишь смертью. Только "бессмертные" эльфы могут все еще, если пожелают, устав от круга мира, взойти на корабль и найти "прямой путь", вернуться на древний, или Истинный, Запад и жить там в мире.

[Отрывки из Письма № 131 Милтону Уолдмену, написанного, предположительно, в конце 1951 г.]
Следующий цикл имеет дело со Второй Эпохой. На Земле это -- тёмная эпоха, и мало её истории рассказано (и должно быть рассказано). В великих битвах против Первого Врага земля была разбита и разрушена; Запад Средиземья опустел. Мы узнаём, что Эльфам-Изгнанникам было если не приказано, то настойчиво рекомендовано вернуться на Запад и жить там в мире. Они должны были жить постоянно не снова в Валиноре, но на Одиноком Острове Эрессэа вблизи Благословенного Царства. Люди Трёх Родов бывли награждены за доблесть и преданность союзу: им было позволено жить "западнее всех смертных", в "Атлантиде" -- великом острове Нуменоре. Эти божества, конечно же, не могли лишить Нуменорийцев смертности -- рока, или дара Божьего -- но они даровали им великое долголетие. Они отплыли из Средиземья, покинув его, и основали своё королевство вблизи Эрессэа (но не Валинора).

<....>

Нуменорийцы могли видеть самою восточную "бессмертную" землю, Эрессэа; как единственные люди, говорившие по-эльфийски (они выучили этот язык в дни их Союза) они постоянной общались со своими древними друзьями и союзниками -- в благости ли Эрессэа или в королевстве Гилгалада на берегах Средиземья. Потому обликом и даже образом мыслей они мало отличались от Эльфов -- но оставались при этом смертными, хотя и были награждены втрое большей (или даже более) продолжителностью жизни. Награда эта -- причина их падения -- или способ искушения. Их долгая жизнь способствовала достижениям в искусстве и в мудрости, но порождала собственническое отношение к ним; пробуждалась жажда большего времени для обладания. Частично предвидя это, божества с самого начала наложили на Нуменорийцев Запрет: им было запрещено плыть в Эрессэа и вообще на запад. Во всех остальных направлениях они были вольны плыть, куда захотят. Они не должны были вступит на "бессмертные" земли и быть там очарованы "бессмертием" (внутри мира), что было бы против их закона -- особого рока, или дара Илуватара (Бога), и чего их природа, на само-то деле, не могла вынести.

Было три стадии их отпадения от благости. Сначала покорность, свободное и добровольное послушание, хотя и без понимания. Затем долгое время они подчинялись против воли, ропща всё более и более открыто. И, наконец, они восстали; началась вражда между восставшими и людьми Короля с одной стороны и преследуемым ничтожным меньшинством Верных -- с другой.

<....>

Наконец замысел Саурона близится к выполнению. Тар-Калион чувствует старость и приближение смерти. Он прислушивается к последнему наущению Саурона и, построив величайшую из всех армад, отплывает на Запад, нарушив Запрет и намереваясь силой вырвать у божеств "вечную жизнь на кругах мира". Столкнувшись с этим восстанием ужасного безрассудства и богохульства и также с реальной опасностью (управляемые Сауроном Нуменорийцы могли превратить в руины сам Валинор) Валары сложили данную им власть и воззвали к Богу и получили власть и позволение действовать согласно обстоятельствам; старый мир был разбит и изменён. В море разверзлась бездна, и в ней сгинул Тар-Калион с армадой. Сам Нуменор, бывший на краю бездны, опрокинулся и исчез в пучине во всём своём великолепии. После этого на земле уже не было зримого божественного или бессмертного жилища. Валинор (Рай) и даже Эрессэа были удалены, оставшись только в памяти. Люди, если хотят, могут теперь плыть на Запад; они не приближаются к Валинору, Благословенному Царству, нео возвращаются с востока: ибо мир стал круглым и конечным, а круг -- безысходным, и выйти из него можно лишь смертью. Только "бессмертные" эльфы могут всё ещё, если пожелают, устав от круга мира, взойти на корабль и найти "прямой путь", вернуться на древний, или Истинный, Запад и жить там в мире.

<....>

Отрывок из Письма № 153 к Питеру Хастингсу, сентябрь 1954 г.
(набросок)

Я уже говорил о биологических трудностях брака между Эльфами и Людьми. Конечно, он встречается в "волшебных историях" и фолклоре, хотя не всегда имеет одну и ту же смысловую нагрузку. Но я сделал его куда более исключительным. Мне не кажется, что "перевоплощение" как-то влияет на проблему. А вот "бессмертие" (ограниченное в моём мире жизнью Земли), несомненно, влияет. Как и во многих волшебных историях.

В основной истории Лутиэни и Берена Лутиэни было -- как абсолютное исключение -- позволено лишиться "бессмертия" и стать "смертной" -- но когда Волк-Охранник Врат Ада убивает Берена, Лутиэнь получает краткую отсрочку, и они оба возвращаются в Средиземье "живыми" -- хотя и не смешиваясь с остальными людьми: обратный вариант легенды об Орфее, но исполненный Жалости, а не Безжалостности. Туор женится на Идриль, дочери Тургона, Короля Гондолина; при этом "предполагается" (хотя и не говорится прямо), что он -- уникальное исключение -- получает ограниченное эльфийское "бессмертие": исключение в некотором смысле оьбратное. Эарендил -- сын Туора и отец Элроса (Первого Короля Нуменора) и Элронда, а их мать -- Элвинг, дочь Диора, сына Берена и Лутиэнь: таким образом, проблема Полуэльфом объединяется в одной линии. Смысл в том, что Полуэльфы имеют возможность (неотвратимого) выбора -- который можно откладывать, но не вечно -- судьбы какого из родов разделить. Элрос выбрал быть Королём, "долговечным", но смертным, потому все его потомки смертны и принадлежат к особо благородному народу с увядающим долголетием; Арагорн был одним из них (его жизнь, однако, была дольше жизни его современников и превосходила её вдвое, хоть и не втрое, как изначально было у Нуменорий- цев). Элронд выбрал остаться с Эльфами. Его сыновьям -- хоть в их жилах текло больше эльфийской крови, так как их матерью была Келебриан, дочь Галадриэли -- опять надлежало сделать выбор. Арвен -- не "перевоплощение" Лутиэни (с точки зрения моего мифа это невозможно, потому что Лутиэнь умерла как смертная и покинула мир времени), а её потомок, очень похожий на неё взглядами, характером и судьбой. Когда она выходит замуж за Арагорна (их любовная история, рассказаная в другом месте -- здесь не центральная; на неё лишь даны эпизодические ссылки), то "делает выбор Лутиэни", и потому горе её расставания с Элрондом особенно горько. Элронд уходит За Море. О судьбе его сыновей, Элладана и Элрохира, не рассказывается: они отложили свой выбор на время.

Письмо 268. О Светозаре (Shadowfax)

По-моему, Светозар должен был уплыть (за Море) вместе с Гэндальфом, хотя об этом впрямую и не упоминается. Мне кажется, что так оно и лучше не писать обо всех подробностях (это и ближе к действительности, так как в настоящих исторических документах многое пропущено, и исследователь должен воссоздавать реальность по разрозненным фактам или строить догадки).

Я бы рассуждал так: Светозар высокой породы, вроде эльфа среди лошадей, в его жилах кровь коней Заморья. Так что в принципе он мог бы отправиться за Море.

А Гэндальф не умирает и не уходит на Запад благодаря милости его Владык он ангел и возвращается домой, так как он бессмертный посол Владык Мира валаров. И он может взять с собой все, что ему дорого.

Простившись с хоббитами, Гэндальф уезжает на Светозаре. И ему надо было как-то добраться до Гавани, и кто, как не Светозар, привез его туда? Так что конь должен был там быть.

А летописец, подойдя к концу длинного сказания и глубоко тронутый горем остающихся (он ведь и сам был среди них!), мог выпустить упоминание о коне. Но если бы конь остался и делил с ними горечь разлуки, он вряд ли был бы забыт.

Письмо 325. Об уходе на Запад
Бессмертные, которым позволено покинуть Средиземье и найти Аман неувядающий Валинор и Эльдамар эльфийский остров, отчаливают на кораблях, специально построенных и освященных для этой цели, и плывут на Запад, в сторону древнего местонахождения этих земель.

Они всегда выходят в Море после захода солнца, но зоркий наблюдатель с берега может заметить, если будет вглядываться пристально, что корабль никогда не исчезает за горизонтом, а только уменьшается, уходя вдаль, пока не скроется в сумерках. Он плывет на Истинный Запад прямым путем, а не изогнутой земной поверхностью. Когда он исчезает, он покидает физический мир. Возврата нет. Эльфы, вступившие на этот путь, и те немногие смертные, которым особой милостью дано это право, выпадают из Мировой истории и не могут больше играть в ней никакой роли.

Ангелам-бессмертным, которые своей волей могут воплощаться и развоплощаться (валары наместники Бога, и другие того же уровня, но меньшей власти и могущества, как Олорин Гэндальф), не нужен для этого пути никакой корабль, если только они временно не принимают людского обличья. Следовательно, они могут вернуться в Мир, по приказу или с разрешения валаров.

А что касается Фродо и других смертных, они могут только временно пребывать в Амане, долго или не очень. У валаров нет ни власти, ни права даровать им бессмертие. Для смертных Аман чистилище, но чистилище, где им дается исцеление и покой. И в конце концов они покидают мир (умирают своей волей) и уходят к концу, о котором эльфы не знают ничего.

Эту общую идею можну уловить и во "Властелине Колец", и в "Сильмариллионе", хотя геологически или астрономически она никак не обосновывается. Но в различных легендах можно заметить отзвук давней катастрофы, отметившей первый этап в приходе людей к мировому господству. Эти легенды, однако, в основном исходят от людей или синдаров Серых эльфов, и других народов, никогда не покидавших Средиземья.

Письмо 184. К Сэму Гамджи

(13 марта Толкиен получил письмо от мистера Сэма Гамджи, Брикстон Роуд, Лондон: "Надеюсь, вы не сочтете меня слишком назойливым, но меня разбирает любопытство: недавно по радио передавали сериал "Властелин Колец", и один из его героев носит мое имя. Каким образом оно к вам попало? Я сам не слушал эти передачи, так как не имею радио, но мне рассказали знакомые. Я знаю, что это фантастическая повесть, но совпадение поразительно. Это ведь довольно редкое имя, хотя и известное в медицинских кругах.")

18.02.56

Дорогой мистер Гамджи!

Большое спасибо вам за ваше письмо. Можете представить, как удивила меня ваша подпись! Ну что я могу сказать? Надеюсь, вас утешит, что Сам Гамджи - самый героический характер в моей книге, сердечно любимый множеством читетателей, несмотря на свое простецкое происхождение. Так что, возможно, это совпадение не будет вас слишком беспокоить, тем более что тот Сэм Гамджи жил много веков назад. Вот откуда я взял это имя. В детстве я жил под Бирмингемом, и мы называли вату гамджи: и в моей повести семьи Гамджи и Коттонов (cotton хлопок) в родстве. Тогда я не знал, но знаю сейчас, что гамджи это сокращение от "ткани Гамджи", названной так по имени ее изобретателя (наверно, хирурга), который жил между 1828 и 1886. И должно быть мистер Гамджи - профессор хирургии при Бирмингемском Университете, умерший недавно его сын.

Похоже, имя Сэм в ходу у этой семьи, но я и не подозревал об этом, пока несколько дней назад в некрологе профессора Гамджи не увидел, что он был сыном Самсона Гамджи, а потом, заглянув в энциклопедию, выяснил, что изобретателя звали С.Гамджи вероятно, это тот же человек.

Есть ли у вас какие-нибудь семейные предания о происхождении вашего славного и редкого имени? Мне это особенно интересно, так как у меня самого имя редкое (из-за чего порой бывают разные неурядицы).

Я не надеюсь, что вы решитесь взяться за такую длинную и фантастическую книгу, особенно если вас не интересуют истории о мифических мирах, но если вы все же захотите попробовать - вы найдете книгу практически в любой библиотеке (она имеет удивительный успех). Она, увы, дороговата 3 фунта 3 шиллинга. Но если вам или кому-то из членов вашей семьи книга понравится, я буду просто счастлив и горд выслать вам все три тома с автографами, как дань автора славному семейству Гамджи.

Искренне ваш J.R.R.T.

(мистер Гамджи прислал 30 марта более подробный рассказ о своей семье. Он так же с восторгом отнесся к возможности получить три надписанных тома. Толкиен их послал, а мистер Гамджи подтвердил получение, добавив: "Я уверяю вас, что со всей серьезностью намерен взяться за чтение")

Письмо 246. О событиях на Роковой Горе и их последствиях

Письмо к миссис Эйлин Элгар, сентябрь 1963. (ответ на размышления читательницы по поводу отказа Фродо уничтожить Кольцо у Роковой Расселины)

Очень немногие (на самом деле, как я смотрю теперь по письмам, только вы и еще один), как-то отметили "поражение" Фродо. А это очень важный момент.

С точки зрения рассказчика, события на Роковой Горе определила логика повести с самого ее начала. То, что произошло, не было искусственно сконструировано мною, и я не предвидел этого заранее. (Вообще-то, так как эти события должны были стать решающими для всей книги, я сделал в свое время несколько набросков и пробных вариантов на разных стадиях развития повествования. Но ни один из них и близко не напоминает того, что получилось в итоге) Но по крайней мере одно мне стало ясно: что Фродо, после всего происшедшего, не смог бы добровольно уничтожить Кольцо.

Размышляя над окончательным решением (как над сюжетным исходом), я понял, что именно такой исход определяет центральную идею представленной мною теории подлинного благородства и героизма. Фродо действительно не удается как герой, как это понимают простые умы. Он не выдержал до конца, отступил, сдался. Я не говорю о "простых умах" с презрением: они зачастую очень четко чувствуют простую правду и видят абсолютный идеал, к которому надо стремиться, даже если он недосягаем. Их слабость в следующем: во-первых, они не воспринимают неоднозначности данной ситуации во Времени, когда само понятие абсолютного идеала расплывчато; и во-вторых, они, как правило, забывают о том, что зовется Жалостью или Милосердием, которые странным образом присутствуют в этом мире, и без которых ни в коем случае нельзя выносить моральные суждения (так как эти качества - часть Божественной натуры). Их высшее проявление принадлежит Богу.

Ограниченность наших суждений и несовершенство наших знаний обязывают нас использовать две разных шкалы морали. Для себя мы должны представлять свой абсолютный идеал и стремиться к нему без всяких компромиссов, так как мы не знаем предела своих сил (включая поддержку свыше), и если мы не нацелены на высшее, мы, конечно, отступим гораздо раньше, чем могли бы.

К другим же, если мы знаем достаточно, чтобы судить о них, мы должны подходить с меркой, смягченной милосердием, без пристрастия, неизбежного в суждениях о себе, и такой меркой оценивать их стойкость в борьбе с обстоятельствами (Мы часто видим, как подобную двойную шкалу используют святые, оценивая свою стойкость в борьбе с лишениями или соблазнами, и глядя на других в подобной ситуации).

Мне не кажется, что поражение Фродо - моральное поражение. В последний момент мощь Кольца должна была достигнуть своего максимума, и никто не смог бы ему противиться, тем более после долгого обладания, месяцев усиливающих мучений и если он истощен и обессилен. Фродо сделал все, что он мог и полностью себя потратил (как орудие Провидения), и он создал ситуацию, в которой могла быть достигнута цель его Похода. За свое смирение (с которого он начал), и за свои страдания он был совершенно справедливо вознагражден величайшими почестями. А своей жалостью и терпением по отношению к Горлуму он заслужил высшую Милость: помощь в завершении того, чего сам он не смог.

Мы - смертные создания, и наша способность управлять душой и телом, трудиться и выносить страдания имеет свой предел. Мне кажется, лишь тогда можно признать моральное поражение, когда человек после недолгого напряжения своих сил, и близко не подойдя к их пределу, прекращает усилия или отказывается терпеть. И чем ближе он подходит к этому пределу, тем меньше можно его винить.

(Здесь не берется в расчет вмешательство Провидения. Фродо получает "поддержку" : сперва - чтобы ответить на призыв (в конце Совета Элронда) после долгой борьбы с желанием отказаться от ноши; и позже - чтобы противиться искушению Кольца (в такие моменты, когда объявить Кольцо своим и таким образом обнаружить себя было бы фатальным), и чтобы выстоять в особо трудных ситуациях. Но милость свыше не безгранична и отмеряется скупо, ровно столько, сколько ее субъекту нужно для выполнения своей задачи.

Тем не менее, я думаю, человек может попасть в ситуацию, когда от него требуется пожертвовать всем, когда выполнение задачи требует невероятного напряжения сил, далеко за пределами его возможностей, более того, за пределами возможностей любого смертного, чье тело и душа могут быть погублены или непоправимо искалечены. Так бывало и на нашей памяти, и в истории. В таких случаях судить человека надо по тому, с чего он начал, и как долго, по сравнению с максимумом отпущенных ему сил, он сумел продержаться.

Фродо взялся за свою задачу из любви: он хотел спасти свой мир от беды за счет себя, если только получится. И он начал свой путь в полнейшем смирении, сознавая, что совершенно не годен для этой задачи. По настоящему он взялся лишь сделать то, что сможет: найти дорогу, и идти по ней насколько хватит сил. Он сделал это. И мне лично не кажется, что когда его разум и воля были сломлены под пыткой и демоническим прессом, он потерпел моральное моражение. Тогда пришлось бы называть моральным поражением и его физическую гибель, если б он, например, был задушен Горлумом или раздавлен обломком скалы.

Так же рассудили Гэндальф, Арагорн и прочие, узнав полную историю его путешествия. Уж конечно, Фродо не скрыл бы ничего! Но совершенно другое дело, что он сам думает по этому поводу.

В первый момент у него нет чувства вины: к нему вернулись покой и рассудок (... И это был Фродо, бледный, измученный, но снова прежний ...). Затем он думает, что жизнь его закончена, принесена в жертву, и что он очень скоро умрет. Но он не умирает, и можно заметить нарастающий в нем внутренний разлад. Первой замечает это Арвен, и дает ему жемчужину для поддержания духа, и думает о том, как его исцелить.

(Явно не показывается, каким образом она это устроила. Она, конечно, не могла просто отдать ему, по ее выражению, свое место на корабле. Для всех, кроме эльфов, вход на Запад закрыт, и открыть его может лишь особая власть, воля Валаров, с которыми у Арвен нет прямой связи, тем более после выбора ею смертной участи. Имелось в виду то, что Арвен первая задумалась об отправке Фродо на Запад, и что она подала за него прошение Гэндальфу (напрямую или через Галадриэль), и как один из аргументов она использовала свое собственное отречение от права уйти на Запад.

Ее самоотречение и страдание переплелись со страданиями Фродо - оба были частью плана возрождения людского владычества. Поэтому ее мольба была особенно действенной, а ее план и вправду напоминал обмен. Несомненно, что именно Гэндальф своею властью удовлетворил ее просьбу. Из Приложений ясно видно, что он - посол Валаров, и фактически их полномочный представитель в борьбе с Сауроном. Он также в особых отношениях с Сэрданом Корабелом, который отдал ему свое кольцо и таким образом стал подчиняться Гэндальфу. А так как Гэндальф и сам отправлялся на этом корабле, не должно было возникнуть никаких проблем ни с посадкой, ни с высадкой, если можно так выразиться.)

Постепенно Фродо "сходит со сцены", все меньше делает и говорит. И мне кажется, внимательный читатель должен понять по размышлении, что Фродо в свои черные дни, когда он осознает себя раненным "ножом, жалом, зубом и тяжкой ношей", мучается не только воспоминаниями о кошмарах прошлого, но и неразумными самоупреками, когда все сделанное им, да и он сам, кажется ему полным фиаско. "Хотя я и могу вернуться домой, это будет не то: я сам уже не тот". Это, очевидно, искушение из Мрака, последний проблеск гордости: желание вернуться героем и недовольство своей ролью простого орудия добра. К этому примешивается другое искушение, более темное и более достойное (в каком-то смысле), так как Фродо фактически так добровольно и не расстался с Кольцом: и его искушает сожаление о потере Кольца, и желание им обладать. "Его больше нет, и все темно и пусто", говорит он, очнувшись от приступа своей болезни в 1420.

"Увы, не все раны излечиваются", говорит Гэндальф - по крайней мере, в Средиземье. Фродо послали или позволили уйти за Море, чтобы исцелить его, если это возможно, до того, как он умрет. Так как в конце концов он должен умереть: смертный не может вечно пребывать на Земле, или во Времени. Так что Запад для него - и чистилище, и награда, какой-то период покоя и размышлений, и понимания своего места среди малого и великого, период, проведенный все еще во Времени, среди извечной красоты "Непорочной Арды" - Земли, незапятнанной злом.

Бильбо тоже уходит. Несомненно, что это дополнение к плану - идея Гэндальфа. Гэндальф питает слабость к Бильбо еще с его детских лет. Но его берут также ради Фродо - трудно представить хоббита, даже прошедшего через такое, как Фродо, счастливым без компании себе подобного, даже и в земном раю. А Бильбо - тот, кого Фродо любит больше всех. Но Бильбо и самому нужно, да он и заслужил, благодеяние. На нем все еще след Кольца, который нужно уничтожить: гордость и собственническое чувство. Конечно, он уже стар, и слегка выжил из ума, но этот черный след все еще виден. "А что с моим кольцом, Фродо, которое ты унес?" А когда он вспоминает о происшедшем, его немедленная реплика: "Как жалко! Я б хотел увидеть его снова". Что касается награды для него, то его последним заветным желанием было бы приобщение к "настоящему эльфийскому", и знакомство с подлинниками тех легенд и поэм, которые так его восхищали.

Понятно, что весь план был обговорен и согласован (Гэндальфом, Арвен и прочими), до речи Арвен. Но Фродо не сразу его принимает, все, что подразумевалось, доходит до него постепенно, по размышлении. Поначалу должно было казаться, что в таком путешествии нет необходимости, или по крайней мере его можно отложить на неопределенное время. То, чего ему действительно хочется - это очень понятное хоббитское (и человеческое) желание просто стать "прежним", вернуться к привычной жизни, которая была прервана. Но уже на пути от Ривенделла он внезапно осознает, что это для него невозможно. Отсюда его "Где мне найти покой?". Он знает ответ, и потому Гэндальф молчит. А что касается Бильбо, вполне возможно, что Фродо сперва не понял, что имела в виду Арвен, когда сказала: "Он больше не будет совершать больших путешествий, за исключений одного". Во всяком случае, он никак не связал это с собой, со своим уходом. Арвен говорит это, когда он еще молод, ему в 3019 всего лишь 50, а Бильбо на 78 лет старше. Но в Ривенделле он начинает понимать положение вещей. О его тамошних разговорах с Элрондом книга не повествует, достаточно того, что открылось в их прощании (... Ищи Бильбо в лесах Удела. Я буду с ним ...). Уже после первого недомогания (5 октября 3019 года), Фродо должен был думать о Море, хотя все еще и отталкивая окончательное решение - уходить с Бильбо, и уходить ли вообще. Он решился, несомненно, после мучительной болезни в марте 3020.

Сэм в общем-то должен вызывать любовь и улыбку. Но некоторых читателей он раздражает и даже бесит. Я могу хорошо это понять. Все хоббиты порою так на меня действуют, хотя я все равно их обожаю. Но Сэм может быть совершенно несносным. Он наиболее типичный хоббит из всех прошедших перед нами на страницах книги, и следовательно, у него в большой степени присутствует качество, которое даже сами хоббиты порой переносят с трудом - вульгарность. Под этим я имею в виду не просто приземленность, но и умственную близорукость, которая к тому же гордится собой, самодовольство (в разных вариантах) и самоуверенность, и готовность делать выводы и вешать ярлыки, ничего толком не зная - в виде сентенций обывательской "мудрости". Мы знакомимся близко только с несколькими хоббитами в тесной компании, причем эти хоббиты наделены особым даром: они могут чувствовать прекрасное и уважать то, что выше их, и бороться со своим простецким самодовольством. Но представьте Сэма без его образования у Бильбо и его восхищения эльфами! Это нетрудно. Семейство Коттонов и отец Сэма (после возвращения странников) дают о том достаточное представление.

Сэм самоуверен, и в глубине души немного тщеславен, но его преданность Фродо изменила это тщеславие. Он не считает себя героем или даже храбрецом, и вообще замечательным в чем-либо, кроме службы и верности своему хозяину. Сюда включается (должно быть, это неизбежно) также гордость и ревность, которые трудно отделить от преданности в несущем такую службу. И во всяком случае это не дает ему понять до конца своего любимого хозяина, и следовать за ним в его постепенном восхождении к благородству, и не дает ему заметить проблеск добра в почти погибшей душе. Он, очевидно, не вполне понимает цели Фродо и причину его плохого настроения в инциденте с Запретным Прудом. Если б он лучше понимал, что происходит между Фродо и Горлумом, все могло бы кончиться совершенно иначе. Для меня, должно быть, самый трагический эпизод во всей истории тот, что в конце второй книги, когда Сэм не сумел заметить полной перемены в тоне и поведении Горлума. "Ничего, ничего", сказал Горлум тихонько. "Добренький хозяин!" Но его раскаяние не состоялось, и вся жалость Фродо пропала впустую. Логово Шелоб стало неизбежным.

Все это следует из логики повествования. Сэм вряд ли мог поступить иначе. (В конце концов и он приходит к жалости, но для Горлума это слишком поздно) Но если бы он тогда прозрел, чтобы случилось? Тогда бы они по-другому пробрались бы в Мордор и по-другому шли бы к Горе, да и конец был бы другим. Главный интерес сместился бы к Горлуму и его борьбе между его раскаянием и новой любовью с одной стороны, и Кольцом с другой. И хотя эта любовь усиливалась бы с каждым днем, она не смогла бы побороть власти Кольца. И мне кажется, что каким-то вывернутым и жалким образом Горлум попытался бы удовлетворить обе страсти. Очевидно, в какой-то момент незадолго до конца он украл бы Кольцо или в бешенстве отнял бы его (как оно и случилось в этом сказании) Но удовлетворив желание иметь Кольцо, я думаю, он затем пожертвовал бы собою ради Фродо и сам своею волей бросился бы в пропасть.

Я думаю, что его частичное воскрешение любовью сказалось бы в том, что объявив Кольцо своим, он обрел бы более четкое понимание происходящего. Он тогда столкнулся бы со злой волей Саурона, и тут же понял бы, что он не может использовать Кольцо, и что у него не хватит сил и власти удержать его и не отдать Саурону: и единственное, что можно сделать, чтобы оставить Кольцо себе и навредить Саурону - это уничтожить его вместе с собой, и как в мгновенной вспышке он вдруг понял бы, что это было бы и величайшим благодеянием для Фродо. Фродо в книге фактически объявляет Кольцо своим, и очевидно, и он тоже увидел бы все это и все понял, но у него не было времени - его тут же атаковал Горлум. Когда Саурон узнает о захвате Кольца, он может надеяться только на его власть: что новый владелец не сможет расстаться с Кольцом, пока Саурон не подоспеет и не займется им. Фродо тогда, вероятно, если бы Горлум на него не напал, пришлось поступить бы также: броситься в пропасть вместе с Кольцом. Если б он этого не сделал, все бы кончилось полным крахом. Интересный вопрос, в общем-то: как бы действовал Саурон и как бы Фродо сопротивлялся. Саурон сразу же выслал назгулов. Они, естественно, получили подробные инструкции, и никоим образом не могли заблуждаться в том, кто подлинный властелин Кольца. И носитель его не был бы для них невидимым - наоборот, и более уязвимым для их оружия. Но ситуация тогда коренном образом отличалась бы от той, что была на Заверти, где главным мотивом Фродо был страх и он пытался (тщетно) использовать Кольцо только чтобы спрятаться, став невидимкой. Но с тех пор он стал сильней. И были ли они застрахованы от мощи Кольца, когда он начал пользоваться им как орудием власти и подчинения?

Не в полной мере. Я не думаю, что они смогли бы напасть на него, или захватить и удержать в плену, им пришлось бы подчиняться, или делать вид, что они подчиняются, любому его приказу, если этот приказ не противоречит заданию, возложенному на них Сауроном, который управляет ими через девять Колец. Это задание - убрать Фродо от Роковой Расселины. Как только он потеряет способность или возможность уничтожить Кольцо, конец будет неизбежным - разве что подоспела бы помощь со стороны, что очень, очень маловероятно.

Фродо стал сильной личностью, но эта сила особого рода - сила духа скорее нежели ума или тела. Его воля теперь значительно крепче, чем вначале, но она закалилась в постоянном сопротивлении Кольцу, и была направлена на его уничтожение. Так что теперь, чтобы овладеть Кольцом (или чтобы оно овладело им, что в такой ситуации то же самое), ему необходимо время, много времени; прежде чем его воля и гордость сможет соперничать с враждебной мощной волей и побеждать ее. И даже тогда, и еще долгое время, его действия и приказы казались бы ему "хорошими" и на благо другим, не только на благо себе.

В итоге сложилась бы ситуация, которую можно описать так: маленький храбрец с оружием разрушительной силы против восьмерки (король-мертвец к тому времени лишился своего обличья и абсолютно бессилен) свирепых, могучих и искусных воинов , вооруженных отравленными клинками. Слабость храбреца в том, что он еще не знает, как пользоваться своим оружием, и он по своему темпераменту и по опыту своей жизни питает отвращение к насилию. Слабость же воинов в том, что оружие хоббита - вещь для них священная и повергающая их в трепет как объект их религиозного культа, который обязывает их пресмыкаться перед обладателем этой вещи. Они должны будут приветствовать Фродо как "повелителя". И затем прекрасными речами они попытались бы выманить его из Саммат Наура - например, чтобы "взглянуть на свои новые владения, и своим новым зрением окинуть его границы и осознать ту власть, которой он теперь обладает и может использовать в своих целях". И пока он, выйдя из Саммат Наура, стоял бы и смотрел вокруг, кто-нибудь из них уничтожил бы вход. А Фродо тем временем уже, скорей всего, накрепко увяз бы в мечтах о "Справедливом правлении" и т.д. - нечто вроде того, что искушало Сэма, но величественней и шире, и совершенно потерял бы бдительность. Но если он все же сохранил бы немного рассудка и понимал значение происходящего, и отказался бы идти с ними в Барад-Дур, им надо было бы просто подождать. Пока не пришел бы сам Саурон. В любом случае, пока Кольцо оставалось целым и невредимым, Фродо пришлось бы сражаться с Сауроном. Итог этой схватки очевиден. Саурон бы тут же его сверг и смешал бы с грязью, или оставил бы его в живых на вечную пытку как полоумного раба. Саурон не боялся бы Кольца! Оно его собственное и под его контролем. Даже издалека он мог тянуть его к себе и заставлять его работать на свое возвращение. А в его присутствии только очень немногие того же ранга, что и он, могли бы надеяться удержать Кольцо. Из смертных никто не мог бы, даже Арагорн. В схватке за Палантир у Арагорна было на него право, как на свою собственность. И между ними было большое расстояние, а в мире, в котором возможно воплощение великой мощи в уязвимой плоти, эта мощь должна быть тем сильней, чем ближе ее обладатель. Саурон, должно быть, был настоящим чудовищем. Он воплотился в обличье человека нечеловеческого роста, но не гиганта. В своем предыдущем воплощении он мог скрывать свою подлинную мощь, и выглядел как властный человек могучего сложения, с истинно королевскими манерами и статью.

Из остальных разве что Гэндальф мог бы соперничать с ним, как посол Высших Сил и существо того же уровня, что и они: бессмертный дух, принявший плотскую форму. В главе "Зеркало Галадриэли" говорится, что Галадриэль тоже считала себя способной управлять Кольцом и победить Черного Властелина. Если так, тогда и Элронд был на это способен, как и другие хранители Трех. Но это дело другое. Здесь мы видим в действии лукавство Кольца, внушающего человеку превратное представление о его силах. Но об этой ловушке Великие знали, и не поддавались на обман, как видно из слов Элронда на Совете. Галадриэль тоже преодолела искушение, придя к твердому решению после долгих раздумий. Но они могли бы победить Саурона в духе Саурона: создать империю с железной дисциплиной, громадным войском и военной машиной, и затем бросить Саурону вызов и победить его силой. Схватка с Сауроном один на один даже и не рассматривалась ими. Но можно представить Гэндальфа в такой ситуации. Все висело бы тогда на волоске. С одной стороны - принадлежность Кольца Саурону по праву, с другой - превосходящая сила, так как Саурон на самом деле Кольцом не обладает, и , возможно, ослабил себя растратой своей воли на подавление своих подданных. Если бы победил Гэндальф, для Саурона это было бы то же самое, что и уничтожение Кольца: для него оно было бы потеряно навеки, и он бы потерял свой облик. Но Кольцо бы осталось, и стало бы в итоге главным хозяином. Гэндальф как Властелин Кольца был бы куда хуже Саурона. Он остался бы уверенным в своих знаниях и в себе, но стал бы также и самоуверенным. Он управлял бы всем и распоряжался бы всеми с целью облагодетельствовать своих подданых, согласуясь со своей мудростью (которая была и осталась бы великой). Но если Саурон и множил зло, с добром он его не смешивал, и потому добро всегда можно было распознать. При Гэндальфе добро бы ненавидели, и не отличали бы от зла.